Главная

Глоссарий

Б

Баденская школа	(ФРЕЙБУРГСКАЯ, ЮГО-ЗАПАДНОГЕРМАНСКАЯ) ШКОЛА - направление в неокантианстве, основывающееся на трансцендентально-психологической интерпретации учения Канта. Сложилось в конце 19 - начале 20 вв. Свое название получило от земли Баден, на территории которой находится Фрейбургский университет, где работали основные представители школы - Виндельбанд и Риккерт. Основной заслугой баденской школы является введение понятия ценности в философию. Философия Нового времени предполагала, что ценностей нет и не может быть в естественных науках, дающих чистое описание природы; наличие ценностей в социальных и гуманитарных науках считалось их недостатком. Общее понятие ценности в качестве параллели тому, что есть, было введено только в 1860-е гг. Г. Лотце и Г. Когеном. Основатели Б.ш. В. Виндельбанд и Г. Риккерт настаивали на истолковании сущего по преимуществу в свете ценностей, что привело к становлению самостоятельной философии ценностей. Следуя этой идее, Ф. Ницше представил всю историю западноевропейской философии как полагание ценностей, источник которых он видел в «перспективности сущего». Виндельбанд, а вслед за ним Риккерт предложили сохраняющее свое значение и теперь деление всех наук на науки о природе (естествознание) и науки о культуре (исторические науки). Последние определялись опять-таки через понятие ценности. Естественные науки используют обобщающий номотетический метод, дающий научные законы; исторические науки применяют индивидуализирующий идиографический метод, дающий описания индивидуальных исторических явлений. Идея, что в человеческой истории нет законов, предопределяющих ее ход, оказала существенное влияние на философию истории, и в частности на истолкование проблемы смысла истории (К. Поппер, К. Ясперс и др.). Разработанная Б.Ш. классификация наук, в основу которой положены различия по "формальному характеру познавательных целей наук" (т.е. по методу), а также грандиозная по своим масштабам теория истории и культуры получили широкое распространение в среде гуманитариев, оказав значительное влияние на развитие философии, социологии, психологии, культурологии и историографии 20 в. Подобно Канту и представителям Марбургской школы неокантианства, мыслители Б.Ш. ("баденцы") ставили в качестве первостепенной задачу трансцендентального обоснования знания, его всеобщего и необходимого характера. Однако, в отличие от своих предшественников, ориентировавшихся главным образом на математическое естествознание, баденцы переносят акцент на выяснение логико-методологических особенностей исторической науки и исторического познания в целом. Такая переориентация исследовательских поисков оказывается в рамках Б.Ш. тесно связанной со специфической трактовкой самого предмета философии. В основу его понимания Б.Ш. кладет т.наз. "мировую проблему", или проблему отношения "Я" к "миру", что в гносеологическом плане равносильно отношению субъекта (S) к объекту (О). Задачей философии становится, с этой точки зрения, "показать, каким образом S и О объединяются в едином понятии о мире, показать нам место, занимаемое нами в мировом целом", т.е. дать мировоззрение. Именно в этом и Виндельбанд и Риккерт усматривали главное отличие философии от всех специальных наук и, более того, неизменность самого понятия философии. Осмысливая это единство "Я" и мира, представители Б.Ш. подвергли критике объективизм и субъективизм в философии и науке в трактовке проблемы единства О и S. Объективизм (здесь имеются в виду главным образом материализм и позитивизм) сводит S к О, вовлекая его в единую причинно-следственную связь объектов. При этом сам мир превращается в индифферентное бытие вне культуры, в процесс, о смысле и значении которого нельзя спрашивать. Это, в свою очередь, делает невозможным построение мировоззрения, включающего в себя ряд смысложизненных вопросов, на которые не в состоянии ответить наука с ее объективирующими методами. В аналогичной ситуации, по мнению баденцев, оказывается и субъективирующая философия, распространяющая категорию S на все действительное бытие, рассматриваемое как мир воли и деятельности. Понимаемый т.обр. мир оказывается также непонятен и лишен какого-либо смысла, как и мир объектов, ибо неизвестны ценности этого всеобъемлющего мирового "Я", которое может быть столь же ничтожным и лишенным всякой ценности, как и любой индивидуальный S. И объективизм, и субъективизм оказываются не в состоянии дать удовлетворительное решение проблемы единства "Я" и мира и, таким образом, выработать подлинное мировоззрение, предполагающее выдвижение на первый план вопроса о смысле жизни и ее ценности, а также то, каким образом S, как простой объект среди объектов, может иметь отношение к ценностям, придающим смысл его жизни. Главная ошибка описанных способов философствования заключается, по Риккерту, в том, что используемое ими понятие о мире является слишком узким, оно не выходит за пределы действительного бытия, являющегося лишь частью мира, который включает в себя еще и ценности. Таким образом, единство "Я" и мира оказывается возможным только как единство действительности и ценности. Мировая проблема как главная проблема философии конкретизируется теперь так - понять взаимное отношение обеих частей мира, найти связь между ценностью и действительностью. Риккерт всячески подчеркивал "надсубъектный", "надбытийный", абсолютный и, наконец, трансцендентный характер ценностей, интерпретируя их как своеобразный принцип бытия, познания и деятельности. Условием соединения действительности и ценности становится, с его точки зрения, особая форма бытия ценностей - их значимость, а проявляют они себя в этом мире как объективный "смысл". В поисках этого смысла Риккерт предлагал отвлечься от уже выкристаллизовавшихся ценностей в виде благ (как соединения ценности с объектами действительности) и обратиться к самому акту оценки, который, по его мнению, и придает ценность действительности, превращая ее в эти блага. Вводится понятие "смысла" акта оценки, который, - смысл - хотя и связан с реальным психическим актом, но при этом не зависит от акта признания или непризнания того или иного теоретического положения, являясь обозначением его чистой ценности. По Риккерту, лишь сама оценка, в которой смысл проявляется, представляет собой реальный психический акт; смысл же сам по себе выходит за пределы психического бытия. Это то, что не есть ни бытие, ни ценность, но сокрытое в акте переживания значение ценности; то, что указует на ценность. Тем самым смысл приобретает роль своего рода посредника между бытием и ценностями и составляет отдельное "царство смысла". Следующим этапом исследований Б.Ш. стали попытки теоретического обоснования существования ценности в действительности. Это предполагало постановку целого ряда вопросов. Могут ли трансцендентные ценности проявиться в имманентном мире? Существует ли рационально объясняемая трансцендентность и можем ли мы познать ее? Возможен ли переход от имманентного к трансцендентному? Все эти вопросы об имманентности и трансцендентности решались Б.Ш. на почве гносеологии, так как в конечном счете их можно было свести к одной из главных проблем - проблеме обнаружения в познании трансцендентного объекта, являющегося гарантом объективности и общезначимости знания. Тщательный анализ всех возможных субъектно-объектных отношений привел представителей Б.Ш. к выводу о том, что субъекту всегда дан в познании не трансцендентный, а имманентный объект. Это побудило баденцев, с одной стороны, отказаться от традиционного решения проблемы кантовской "вещи в себе" в духе реализма, а, с другой - к попыткам обоснования возможности перехода трансцендентного в имманентное (т.е. в действительность). Риккерт осуществлял это двояким образом: 1) трансцендентально-психологический путь - от познания через акт суждения к трансцендентному предмету, когда этот предмет выступает как "трансцендентальное долженствование" и принимает вид "трансцендентных правил и норм, требующих признания". Путь к трансцендентному предмету лежит в данном случае через доказательство трансцендентного, объективного характера долженствования, в котором, якобы, и выражает себя ценность (а значит, и трансцендентный предмет); 2) от предмета познания к познанию, от трансцендентного к имманентному, когда в качестве исходного пункта берется уже не акт суждения, а истинное положение, которое признается самим этим актом, но не сводится к нему. Речь шла о содержании истинного суждения, которое, по Риккерту, имеет объективный, трансцендентный смысл и которое есть вневременная, идеальная, имеющая значение ценность. Первый путь привел к предмету, как трансцендентальному долженствованию, которое, однако, не тождественно самой ценности; второй - хотя и вывел к предмету познания, но не объяснил, как к нему пришли, так как чистая ценность, трансцендентное, все равно отделены от реального познания пропастью, которая преодолевалась ба-денцами, по их же признанию, с помощью "иррационального прыжка". Проблема соединения имманентного и трансцендентного, действительности и ценности осталась неразрешимой и, хотя по словам Риккерта, нельзя отрицать факт существования этого единства (в противном случае познание не имело бы смысла), оно остается загадкой. Заключительным разделом философии Б.Ш. стала разработка теории культуры и учения о методе. Определяя философию как "учение об общезначимых ценностях", и Виндельбанд и Риккерт считали, что для обнаружения их многообразия в культуре, она должна обратиться к истории, ибо последняя являет собой процесс осознания и воплощения ценностей. При этом особое значение представители Б.Ш. придавали вопросу о специфике метода исторических наук, которые, по словам Виндельбанда, являются "органоном философии". В работах Виндельбанда наметился новый взгляд на историческое знание, однако наиболее систематическое развитие он получил в работах Риккерта, принципы классификации наук которого были чрезвычайно близки к принципам Виндельбанда, но гораздо обстоятельнее разработаны. Продолжая идею своего предшественника о том, что науки различаются не по предмету (как это было у Дильтея с его "науками о природе" и "науками о духе"), а по методу, - так, что "номотетические" науки рассматривают действительность с точки зрения всеобщего, выражаемого с помощью естественных законов, а "идиографические" науки - с точки зрения единичного в его исторической неповторимости, Риккерт заключил, что это различие вытекает из применения ими разных принципов отбора и упорядочения эмпирических данных. В силу того, что действительность представляет собой "непрерывную разнородность" и иррациональность, познание ее может осуществляться только как преобразование, а не отражение. Каждая из наук располагает некоторыми априорными процедурами, которые она использует при отборе своего материала из многокачественной действительности и преобразовании его в понятие. Образование понятий при этом может осуществляться двумя способами: 1) путем ориентации на общее, когда из всего многообразия выбираются лишь повторяющиеся моменты ("генерализирующий" метод); 2) путем ориентации на индивидуальное, когда отбираются моменты, составляющие индивидуальность рассматриваемого явления ("индивидуализирующий" метод). Первый способ соответствует естественным наукам, а второй - истории, предметом которой Б.Ш. рассматривала культуру как особую сферу опыта, в которой индивидуальность исторического является индивидуальностью ценности, а последняя и определяет индивидуальные различия, существенно уникальные в историко-культурном процессе. А так как историю интересуют исключительно индивидуальные явления, она, согласно мнению представителей Б.Ш., заведомо лишена каких-либо законов. Придерживаясь первоначально исключительно формально-логического размежевания исторических и естественных наук, Риккерт наметил впоследствии и другую линию - содержательную, считая, что, в отличие от естествознания, история занята главным образом духовной жизнью, которая одна имеет установку к ценности. Речь идет о качественном своеобразии исторического материала. Однако Риккерт все же не назвал историю "наукой о духе". Всячески подчеркивая ее связь с культурой как благом, в котором осуществлены ценности, Риккерт сделал вывод о взаимообусловливании их друг другом: культурные ценности делают возможной историю как науку, а история создает культурные блага, в которых осуществляются культурные ценности. Логическим итогом подобного рода рассуждений стал вывод о том, как теперь должна называться историческая наука. Это должна была быть наука о культуре. Однако эта наука имеет дело не с действительным содержанием культуры, как реальностью, в которой уже осуществлены ценности, а с культурой, которая сама есть эти ирреальные, оторванные от действительности, "свободно парящие" ценности; т.е. с только "имеющей смысл" культурной реальностью в ее однократном временном течении. В более поздних работах представители Б.Ш. приходят к своеобразной мистификации учения о ценностях. Так и не обоснованное ими ранее искомое единство имманентного и трансцендентного, сущего и ценности достигается теперь в некоем "интеллигибельном мире", а сами ценности, наряду с традиционно присущей им особой формой существования - значимостью, наделялись онтологическим статусом бытия.
Базис и надстройка	метафора Маркса для выражения связи между экономикой как основой с определяющим влиянием на общество (базисом) и другими его составляющими (надстройкой). Базис - то же, что и производственные отношения (т.е. отношения, в которые вступают люди в процессе своей материально-производственной деятельности), при этом базис, как некий экономический каркас общества, характеризует эти отношения в связи с понятием надстройки (под которой имеются в виду различные учреждения и организации, настроения, идеи и др.), соответственно отражающей в форме различных духовных образований базис. Таким образом, предположение состоит в том, что на каждой стадии экономического развития формы экономики (прежде всего общая совокупность производственных отношений) определяет в значительной мере наличие особых форм государства, законодательной системы, идеологии и т.д. Хотя это – общий тезис марксизма, Маркс, тем не менее, понимал, что в реальной истории определение экономических и социальных систем сложнее, чем следует из общего понятия базис и надстройка, ибо исторические детерминанты общественного устройства необходимо анализировать отдельно в рамках общих его категорий. Это предполагает признание того, что отношения между базисом и надстройкой являются отчасти двухсторонними связями, в которых надстроечные формы могут иметь обратную связь и оказывать "относительно автономное" воздействие на базис, не обязательно подрывая идею об определяющем характере экономики "в конечном счете".
Базис обобщения	совокупность посылок обобщения. В качестве посылок обобщающей процедуры могут выступать: протокольные предложения, высказывания, фиксирующие факты эмпирического наблюдения; суждения об абстрактных представителях классов (для «правила Локка»); формулы со свободной переменной, по которой производится обобщение; понятия, понятийные конфигурации, теории.
Барака	(арабск.-благословение или благодать): в исламском мистицизме особая энергетическая эманация, нисходящая от Аллаха на пророков и святых, через которых она может быть ниспослана обычным людям. Считается также, что простой мусульманин может получить бараку от прикосновения к «черному камню», который является главной реликвией исламского мира, а также к личным вещам или гробнице святого. Барака защищает верующего от болезней, дурного глаза и всякого зла. Одно из основных положений вероучения шиитов гласит, что барака передается по наследству всем прямым потомкам пророка Мухаммада и халифа Али ибн Абу-Талиба – последнего «праведного» правителя мусульманского мира.
Барашном	зороастрийский обряд очищения, включающий в себя омовения коровьей мочой, песком и водой. Самым действенным считается «барашном-ношаба» («очищение девяти ночей»). В древности этот обряд состоял из последовательного тройного очищения коровьей мочой, песком и, наконец, водой, причем этому очищению оскверненный подвергался, переходя через девять ям. Позднее ямы заменили камнями, возможно, для того, чтобы уменьшить риск загрязнения самой земли. Затем для очищающихся следовали девять дней и ночей уединения с дальнейшими омовениями и молитвами, чтобы очищение проникало в тело и душу.
Бардо	(санс.-Промежуточный Мрак): промежуточное состояние между жизнью и смертью. Теория Бардо подробно разработана в тибетских тантрах и, очевидно, имеет добуддийское происхождение. Тибетцы насчитывают 6 состояний Бардо, которые подразделяются на прижизненные (Бардо Утробы, Бардо Сна, Бардо Мистического Озарения) и посмертные (Бардо Смертного Часа, Бардо Кармических Наваждений, Бардо Ожидающего Рождения). Особое значение придается посмертным Бардо, поскольку в этих состояниях человек, получивший соответствующее наставление, может избежать последующих рождений или возродиться в более благоприятном облике. С этой целью над телом умершего в течение 49-ти дней читают тексты из книги «Бардо Тедол», в которых содержатся инструкции по поведению на различны стадиях Бардо. Из прижизненных Бардо наиболее подробно исследовано Бардо Мистического Озарения (см. Самадхи), достигаемое посредством тантрической медиации. Бардо Сна – опасное состояние, в котором человек может встретиться с существами иных уровней бытия и подвергнуться различным искушениям; поскольку в данном Бардо он не вполне контролирует свое поведение, он может совершить поступки, которые будут иметь неблагоприятные кармические последствия (например, убить живое существо). Поэтому на низших ступенях посвящения сновидения считаются нежелательными; и только на высших ступенях, когда человек вполне владеет собой даже во сне, он может избежать опасностей и извлечь пользу из своих сновидений.
Барзак	(араб.): стена, не имеющая врат; отделяет небеса от престола Аллаха. В образном языке суфиев слово «барзак» используется как название мистической преграды между человеком и Богом, которая преодолевается с помощью духовных упражнений.
Бахаизм	самая молодая религия, претендующая наряду с буддизмом, христианством и исламом на статус мировой религии. Основатель бахаизма – иранский вельможа Мирза Хусейн Али (1817 – 1892), назвавшийся Баха-Уллой («Славой Божией»). Сосланный в Багдад (1863) за свои убеждения, он объявил себя посланником Бога и стал активно пропагандировать идеи новой религии: абсолютность Бога, сущность которого непостижима; единство человеческого рода; отказ от фанатизма (как религиозного, так и национального); сближение существующих религий; стремление ко всеобщему миру, мировому господству, международному языку, самостоятельное исследование истины; союз религии и науки; требование нравственной чистоты и т. п. Бахаи призывают в свои ряды не только приверженцев всех религий, но и свободомыслящих. Полагают, что в мире около 5 млн. приверженцев бахаизма, проживающих в 166 странах; среди них представители более 1500 национальностей, рас, племен и религий. Общины и центры бахаизма есть в ряде городов и регионов Казахстана и стран СНГ.
Бегство от свободы	по Фромму – понятие и концепция, фиксирующие и объясняющие причины и механизмы действия динамических факторов психики, побуждающих человека к добровольному отказу от свободы. Подобные механизмы образуются на основе отчужденности и неуверенности современного изолированного индивида, который отказывается от независимости своей личности с целью слияния ее с чем-то внешним и обретения таким путем дополнительной, "вторичной" силы. К социально значимым механизмам бегства от свободы относятся авторитаризм, разрушительность и автоматизирующий конформизм (податливость человека к согласию с позицией большинства, ранее не разделявшейся).
Бедная (минимальная) религия	(poor religion, minimal religion) - вера в Бога, лишенная признаков конкретного вероисповедания, отвлеченная от исторических, национальных, церковных традиций; атрибуты веры, общие для всех или многих религий. Термин "бедная" в данном выражении лишен негативного оттенка и обозначает тот минимализм, который присущ многим явлениям культуры конца 20 в. ("бедный театр" Е. Гротовского, "минимализм" в изобразительном искусстве). Бедная религия - одна из главных составляющих постатеизма. Объединение вер, особенно под эгидой разума, провозглашалось и раньше (например, в 18-ом веке у Г.Э.Лессинга). Однако лишь на определённой исторической почве, такой, как массовый атеизм советского общества, подобное объединение становится живым чувством и потребностью. Атеизм, отрицая в равной степени все веры, тем самым наглядно обнаруживает то, что их объединяет. В своей позитивности веры не могли соединиться, обремененные твердыми историческими, национальными и семейными традициями. Когда же происходит разрыв с традициями, обнаруживается некая единая, вневероисповедная, сверхисторическая форма самой веры. Бедная религия и есть общий знаменатель всех вер, их всеобщая форма, ставшая содержанием постатеистической веры. Атеистический разрыв с религиозными традициями ведет к постатеистическому их объединению. В других исторических условиях это был бы искусственный экстракт, вымученная, схоластическая "единая вера", измышление кабинетных философов, утопистов. Но там, где реальностью стало отрицание всех вер, там и единоверие становится живой, настоятельной реальностью. Такой единоверческий комплекс можно далее обозначить как "теомонизм" (см.) - уже не "единобожие"," единый Бог" (монотеизм), но "Богоединство", "единство в Боге". Представим себе молодого человека из типичной советской семьи, на протяжении трех-четырех поколений начисто отрезанной от каких-либо религиозных традиций. Слыша в своей душе некий призыв свыше, голос Иного, этот молодой человек никак не может определить, куда же ему идти, под крышей какого храма укрыться. Все исторические религии ему равно далеки, а голос раздается все ближе и ближе. Молодой человек идет в православный, или католический, или баптистский храм, в мечеть или в синагогу, - и всюду видит исторически сложившиеся формы богопочитания, тогда как ему хочется знать Бога целым и неделимым. Человек ищет веры - а находит вокруг одни только вероисповедания. В этом разрыве между верой и вероисповеданиями и возникает бедная религия, не имеющая ни устава, ни книг, ни обрядов. В 1970-е - 1990-е гг. из атеизма уходит гораздо больше людей, чем приходит в храмы. Они уходят - и не доходят, остаются где-то на распутье, в точке равного приятия всех вер как ведущих к единству веры. Именно безверие советских лет сформировало такой тип современного человека, про которого нельзя определенно сказать ни "православный", ни "иудей", ни "мусульманин" - но просто "верующий". В большинстве стран это понятие почти не употребляется, как лишенное смысла. Верующий во что? Какой деноминации? Но в Советском Союзе все верующие были уравнены по отношению к господствующему неверию - и вера, теснимая со всех сторон, стала наполняться каким-то положительным содержанием. Просто вера. Просто в Бога. Бедная религия - это религия без дальнейших определений, столь же прямо и цельно предстоящая Иному, как неделимо Оно Само. В душе бедного верующего нет никаких догматических предпочтений, которые создаются непрерывной исторической традицией, крепким семейным религиозным укладом. За семьдесят лет атеизма в духовной жизни страны была вытоптана такая ровная пустыня, что мелкими стали казаться межи, сохранившиеся от разных исторических религий. Глас вопиющего в пустыне: "В пустыне приготовьте путь Господу... Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими. И явится слава Господня, и узрит всякая плоть спасение Божие..." (Исайя, 40, 3-5). Этот призыв был с жутковатой точностью осуществлен советским атеизмом, который именно что подготовил путь Господу, преследуя и вытаптывая все веры, сравнивая горы и долы, чтобы раздвинуть широкое пространство для собирания разных вер. Чаще всего бедный верующий присоединяется рано или поздно к какой-нибудь исторической традиции, становится православным или иудеем, но гулкое пространство пустыни, раз пережитое, остается в нем навсегда. Обычно люди приходят к Богу через храм, куда вступают еще детьми. В постатеистической России люди приходят в храм через Бога. В отличие от традиционных религий, имеющих богатую историю, бедная религия живет не столько памятью, сколько надеждой. Есть прошлое, где разделились источники всех вер: одна идет от Моисея, другая от Кришны, третья от Будды, четвертая от Христа, пятая от Магомета. И есть будущее, где сходятся пути разных вер, где сам Бог завершает путь Земли и является как всё во всем. Такое Богоявление не может состояться отдельно для разных стран или вер. Учредители религий различны, а Бог, которого они исповедуют и прихода которого ожидают, - един. Тенденция к объединению разных вер существует и на Западе - как экуменическое движение внутри христианства, или как поиск всемирного религиозного синтеза, объединяющего иудаизм и христианство с буддизмом и индуизмом. Но все это происходит на почве уже состоявшихся, богатых, развитых религиозных традиций, как попытка наладить их сближение, диалог. Путь бедной религии, вышедшей из атеистического небытия и ведущей к единству веры через пустыню безверия, - это уникальный российско-советский путь. Статистические данные, позволяющие судить о доле "бедных верующих" в составе религиозного населения страны, широко варьируются. Согласно опросу, проведенному в декабре 1995 г. Центром социологических исследований при МГУ (руководитель - С.В.Туманов), вера вне вероисповеданий охватывает примерно 18% религиозного населения, что выступает как значительный социальный фактор на фоне 71% православных, 0,2% католиков и 0,7% протестантов. Людмила Воронцова и Сергей Филатов в работе "Религиозность и политическое сознание в постсоветской России" утверждают: "Основной соперник православия - не другие религии, но быстро растущая категория людей вне конфессиональной принадлежности - "просто христиан". Их число выросло в 2,5 раза за три года, 1989- 1992, и в 1992 составило 52% населения, тогда как число православных (всех юрисдикций) понизилось" (Religion, State and Society. Keston Institute (England), vo. 22, No. 4, 1994, p. 401). Очевидно, что "бедная вера" - не умственная фантазия, а реальность общественной жизни России, которая ищет своего теологического осмысления.
Бедность	отсутствие достаточных материальных и культурных ресурсов для поддержания здорового существования. Проводится различие между абсолютной (первичной) бедностью и относительной (вторичной). "Абсолютная" относится к недостатку основных необходимых условий для поддержания физической жизни – пропитания, нужной одежды и крыши над головой. "Относительная" используется для показа несоответствия определений абсолютной, или первичной, бедности по отношению к культурным потребностям индивидуумов и семей в контексте остальной части общества. Это определение связывает понятие не только с физическими потребностями, но также с нормами и ожиданиями общества, а также в сравнении с высшими и средними слоями населения.
Безумие	психическое и душевное состояние, поведение, противоположное разумности. Имеются два основных подхода к анализу Б.: медицинский и филос. Согласно первому, Б. является болезнью; согласно второму, это духовная (моральная, религиозная) категория. Спор между сторонниками этих т.зр. уходит корнями в античность. Стоики, представители филос. подхода, считали, что душевные расстройства происходят от избытка страстей и неспособности к моральной ответственности. Платон называл одержимыми поэтов. Существовала близкая смысловая связь между представлениями о Б. и самоубийстве. Имела распространение и противоположная т.зр., одним из самых известных ее представителей был Гиппократ, считавший психические черты личности происходящими от физических причин. С наступлением Средневековья медицинский подход надолго исчезает. Б. считается сакральной категорией: в нем видят одержимость бесами, до 15 в. сумасшедших приравнивали к еретикам и колдунам. Они оказывали, однако, некоторое влияние на жизнь общества через пророчества, юродство и т.п. Медицинский подход вновь проявляется в 15—16 вв.: больных изолируют, помещают в дома для умалишенных. Вплоть до 18 в. Б. не считалось, однако, болезнью, равной прочим (так, больных плохо кормили, заковывали в цепи). Один из основоположников современной психиатрии фр. врач Ф. Пинель (1745—1826) развил идею «морального лечения» Б. С одной стороны, он рассматривал его как заболевание, имеющее органическую природу, с другой — считал, что нельзя понять Б., не обратившись к познанию духовной жизни. В рамках медицинского подхода сам термин «Б.» стал считаться уничижительным и постепенно заменился термином «психические заболевания». В 18—19 вв. постепенно возобладал медицинский подход к психическим болезням, вытеснив специфический филос. интерес к Б. Понятие «Б.» расщепилось на различные медицинские категории, в зависимости от т.зр. на патогенез психических заболеваний. В 19 в. в связи с развитием уголовного права психиатрия разрабатывает критерии невменяемости. Медицинский подход достигает пика, психиатрия становится позитивистски ориентированной наукой, основанной на физиологии. Радикальный поворот в подходе к Б. осуществил З. Фрейд. Психоанализ переходит к изучению психического функционирования в его становлении, перенося акцент с нозологии болезни на ее психологические истоки и, далее, с болезни на больного. Считая неврозы и даже некоторые психозы обусловленными воспитанием, психическими (моральными) конфликтами детства, Фрейд практически реанимировал филос. подход, переведя его в русло исследования социальной детерминированности Б. В 20 в. в психиатрии получили широкое распространение «мягкие» методики психотерапии (беседы, групповая терапия, игры и т.п.), что отражает дальнейшее развитие начатой психоанализом линии рассмотрения психических отклонений как имеющих психологические (неорганические) причины. В отличие от антич. варианта филос. подхода в настоящее время характерным является поиск не моральных, а обусловленных внешней средой (воспитанием, культурой) причин психических болезней. Одним из наиболее ярких представителей философии протеста против господства медицинского подхода является М. Фуко, который считает его яркой демонстрацией отказа от рассмотрения специфической «антропологической» реальности Б. Филос. анализ симптомов психических отклонений позволяет исследовать специфические черты не только их самих, но и того, что считается разумом, и поставить вопрос об обоснованности превосходства последнего. Подобных воззрений придерживаются также некоторые др. современные философы и психиатры, в частности, идеолог движения «антипсихиатрии» Р.Д. Лэйнг, который пишет, что по сравнению с миром психически больного мир здорового человека беднее, и проводит связь между Б. и трансцендентальным (религиозным) опытом.
Безусловный	не нуждающийся для своего существования или действия ни в каких условиях, причинах (ср. Абсолютный). Наличие связи существующих условий данных нам явлений с др. или с предшествовавшими, а тех – с еще ранее имевшимися и т. д. не позволяет остановиться на чем-либо как на совершенно безусловном (Кант). Большую роль играет понятие безусловного (абсолютного) в метафизике нем. идеализма. Ср. Proton kinun.
Бесконечное и конечное	филос. категории, отображающие противоположные, но взаимосвязанные стороны существования и развития материального мира в пространстве и времени. Бесконечное - это то, конец чего не может мыслиться, границы чего нельзя усмотреть. В этом смысле бесконечным является пространство и время, ибо любая граница, которую мы для них устанавливаем или отменяем, есть только граница знания, познания наших чувств и рассудка. Слова: «трансфинитное» (абсолютная бесконечная тотальность), «инфинитное» (не имеющее конца), «индефинитное» (неограниченное) и «ickommensurable» (несоизмеримое) выражают приблизительно то же самое, что и «бесконечное». В математике (теория множеств) понятие «бесконечность», которым специально занимались Больцано и Кантор, имеет особый смысл. Идею бесконечности можно найти уже в спекуляциях древних индийцев. Большинство греч. философов считало, что мир конечен и ограничен твердым небесным сводом. Той же точки зрения придерживается христианство. Только Николай Кузанский и Джордано Бруно стали опять говорить о бесконечности мира. В отличие от конечного (К.), присущего отдельным вещам, состояниям, процессам и формам движения, которые имеют преходящий, относительный характер, мир в целом, природа существует вечно во времени и бесконечно в пространстве. Однако эта вечность и бесконечность проявляются через существование и развитие отдельных вещей и явлений, в чем и находит свое выражение взаимосвязь между Б. и К. Многообразие природы выступает в виде потенциальной бесконечности разнообразных материальных систем различного уровня структур и организации. Качественные аспекты бесконечного (Б.) изучаются естествознанием, в частности астрономией и космологией. С помощью методов этих наук открываются новые свойства и закономерности бесконечного многообразия мира, расширяются наши знания о пространственно-временных свойствах охваченной наблюдениями части Вселенной, а космология по-новому ставит вопрос о решении проблемы Б. и К. Эта проблема исследуется в космологии с помощью моделей, опирающихся, с одной стороны, на данные внегалактической астрономии, в частности открытие Э. Хабблом «красного смещения» света от далеких галактик, которое интерпретируется как расширение Вселенной, а с другой — на упрощающие предположения о ее изотропности, однородности распределения вещества и т.д. Такие модели не дают однозначного ответа на вопрос о бесконечности и конечности Вселенной. Особенно важное значение проблема Б. имеет в математике, где она неявно используется уже при введении ее исходных понятий, а тем более при обосновании ее фундаментальных теорий и концепций (математический анализ, теория множеств, интуиционистская и конструктивная программы обоснования и др.). Несмотря на опосредованный характер связи математики с реальным миром, Б. заимствуется ею из действительности и вводится с помощью абстракций. Простейшей из них является абстракция практической бесконечности, в которой она отождествляется с очень большой или очень малой величиной. В такой форме понятие Б. применяется в естествознании и прикладной математике, однако его введение в чистую математику создало бы огромные трудности, т.к. нельзя было бы неограниченно продолжить даже ряд натуральных чисел. Поэтому в теоретической математике вводят более сильные абстракции потенциальной и актуально й бесконечности. Потенциальная бесконечность абстрагируется от фактической неосуществимости неограниченного построения математических объектов, напр. натуральных чисел, и постулирует, что их ряд можно продолжать бесконечно. Неявно это понятие Б. употреблялось уже в антич. математике, но особое значение оно приобрело в период кризиса анализа бесконечно малых и в явном виде вошло в теорию пределов, где бесконечно малая стала рассматриваться как величина потенциальная, стремящаяся к нулю как своему пределу. Однако в последней четверти 19 в. было установлено, что теория пределов и последующая арифметизация анализа опираются на понятие актуальной бесконечности, которая была положена Г. Кантором в основание созданной им теории множеств. Поэтому место становящейся, потенциальной бесконечности в математике занимает бесконечность завершенная, актуальная. Однако такое уподобление бесконечного множества конечному впоследствии привело к парадоксам и вызвало новый кризис оснований математики. Выход из нее интуиционисты и конструктивисты видят в возвращении к идее потенциальной бесконечности, но большинство математиков пытаются сохранить канторовскую теорию множеств, исключая образование слишком обширных множеств путем специальных постулатов аксиоматической системы. Трудности, возникающие при рассмотрении математической бесконечности, по-видимому, связаны с противопоставлением Б. и К., которые выражают в идеализированной форме разные, но взаимосвязанные аспекты реальной бесконечности. Потенциальная бесконечность в абстрактном виде отображает становление и возникновение, актуальная бесконечность — его результат, бытие. Больцано Б. Парадоксы бесконечного. Одесса, 1911; Кантор Г. Основы общего учения о многообразиях // Новые идеи в математике. СПб., 1914. № 6; Рузавин Г.И. Философские проблемы оснований математики. М., 1983; Бурова И.Н. Развитие проблемы бесконечного в истории науки. М., 1987.
Бескорыстие	одна из добродетелей, составляющих достоинство человека, стремление делать добро ради него самого, без расчета на вознаграждение.
Беспатентная лицензия	передача «ноу-хау» (знаний, не защищенных правами промышленной собственности) для использования. Секрет производства («ноу-хау») — техническая, организационная или коммерческая информация, которая защищается от незаконного использования третьими лицами, если: информация имеет действительную или потенциальную коммерческую ценность в силу неизвестности ее третьим лицам; к этой информации нет свободного доступа; обладатель информации принимает надлежащие меры к охране ее конфиденциальности. (См. интеллектуальная собственность, патент).
Беспочвенность	термин Шестова, обозначающий в качестве задачи философии избавление от власти "почвы", или многоликой необходимости. Синонимами "Б." у него являются "безосновность", "парадоксальность", "абсурд", "хаос", "произвол", "дерзновение", "бесстыдство", "каприз", "свобода", "живая жизнь", "адогматическое мышление". В раннем произв. Шестова "Шекспир и его критик Брандес" (1898) понятие "почва" связано с оторванностью от жизни и превращением ее в мертвую схему. Это разум, рефлексия, наука с их систематичностью, вниманием только к необходимости и игнорированием субъективности человека. Шестов противопоставляет им асистемное, ненаучное мышление, с помощью к-рого человек способен увидеть жизнь во всем ее объеме, выявлять осмысленность случайного, бессмысленного, ненужного. В кн. "Добро в учении гр. Толстого и Ф. Нитше (Философия и проповедь)" (1900) и "Достоевский и Нитше. Философия трагедии" (1903) он обрушивается на рационализм, нормативную мораль, особенно мораль долга И. Канта, на христианское понимание Бога как Бога добра и любви. Б. для него — это поиск Бога, к-рый был бы выше сострадания и добра. Он восхищается гуманистической Б. Белинского и Достоевского, к-рые не принимают будущие "хрустальные дворцы", если они вырастут на зле и дисгармонии настоящего. Проблема Б. стала центральной в кн. Шестова "Апофеоз беспочвенности (Опыт адогматического мышления)" (1905). В ней Б. обретает черты радикального скептицизма, парадоксальности, развертывания "антимировоззренческого" мировоззрения, отрицания общепринятых ценностей. "Настоящий исследователь жизни" должен быть вне любых методологий и ограничений, вне обыденности, обладать "полнейшим внутренним хаосом". Автор призывает восхвалять безобразие, неудачу и предпочитать субъективное, непроверяемое, случайное. Такие приемы поиска истины и спасения не случайны, поскольку первым и существеннейшим условием жизни и творчества является, по Шестову, беззаконие. Отсюда вывод: "истин столько, сколько людей на свете". В произв. 1908—1910 гг. с Б. связан интерес Шестова к ужасу смерти, к-рый способен пробудить человека к творчеству, а также к вере. Ограниченности "микроскопов и логики" он противопоставляет чудесность мира, жизни, рождения людей. Переломной для него является кн. "Sola fide — Только верою" (1911—1914 (1916?), где осуществляется переход от антирационализма к религиозному экзистенциализму. Высшей Б. здесь оказывается вера, в к-рой все необъяснимо и фантастично, к-рая не допускает общего для всех выражения. Смысл и сущность веры в том и состоит, что она обходится без всякой "внешней опоры", даже без законов Священного писания, ибо они — "почва", уводящая от спасения. Беспочвенны и поиск веры, и "любовь к Невидимому", наконец, абсолютно беспочвен, парадоксален сам Бог, как угодно поступающий с законами мира и с человеком. Бог дает человеку абсолютную свободу, ничего от него не требуя, и поэтому естественна "парадоксальность окраинных людей", т. е. тех, кто идет к последним окраинам жизни в поисках совершенной жизни и Бога. В дальнейшем творчестве Шестова тема Б. получает новое развитие. "Произвол" Бога связывается с его принципиальной необъяснимостью, с его пребыванием по ту сторону добра и зла, истины и лжи. "Беспочвенность, — утверждает Шестов, — основная, самая завидная и наиболее для нас непостижимая привилегия божественного". Безосновность — это и неотъемлемая черта жизни, где действует не закон самосохранения, а скорее "закон полной безосновности". Она указывает на возможность мира, где царит "абсолютный хаос, в котором все равно возможно". Смерть и безумие — величайшее безосновности. В своем понимании безосновности Шестов заходит так далеко, что допускает отрицание существования Бога во имя пробуждения человека, к-рый при этом осознает все "безумие" своего существования. А человек, "пробудившийся к самому себе", не нуждается ни в какой почве и ни в какой опоре. Понятие безосновности в ряде своих исходных положений использовал также Бердяев. В работе "Смысл творчества" (1916) он говорит о свободе как "безосновной основе бытия", к-рая "глубже всякого бытия". Она напоминает ничто, но по сути является ничем не обусловленной и бездонной энергией, "мощью творить из ничего". В поздних произв. Бердяева свобода понимается как перво-лоно бытия, к-рое "первичнее Бога и вне Бога". "Внутренний экзистенциальный центр" человека ("личность") тоже безосновен и "первичнее бытия". Несводимы к основам также процессы творчества: "...понять творческий акт — значит признать его неизъяснимость и безосновность".Лит.: Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Спб., 1905; Он же. Соч.: В 2 т. М., 1993; Бердяев Я. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989; Он же. О рабстве и свободе человека,/Бердяев Н. А. Царство Духа и царство Кесарх. М.. 1995; Зеньковский В. В. История рус. философии. Л., 1991. Т. 2, ч. 2 С. 59—92; Ерофеев В. Остается одно: произ-вол//Вопросы литературы. 1975. № 10; Курабцев В. Л. Иерусалим Льва Шестова/,'Веетних МГУ. Сер. Философия. 1991. № 5.
Беспрепятственность	понятие, употребляемое Максом Шелером в его метафизике. См. Торможение.
Бессмертие	1) как идея: отрицание смерти, т.е. неизбежного и необходимого конца земного существования; достижение на земле и в настоящее время вечной, независимой от времени и от природы жизни. Более распространена идея Б. души, к‑рая прослеживается в Античности с 7 в. до н.э. и впервые в европ. филос. обоснованная Платоном. В философии она имела большое значение как в форме надежды, так и в форме метафизич. размышлений. В истории культуры идея Б. играла роль не менее важную, чем идея Бога; 2) как вера: миф об умирающих и воскресающих богах, известный также в Египте и на Востоке, повлиял на формирование антич. представлений о раздельности тела и души и о посмертных её странствиях, получивших распространение в христианстве. В буддизме представление о Б. связано с понятием нирваны и учением о вечном круговороте. На Востоке также развиты учения о перевоплощении (метемпсихозе) или переселении душ, допускающие как последующую, так и предыдущую жизнь. Софисты, скептики и материалисты отрицали веру в Б.; 3) в переносном смысле: не подверженность смерти, вечная жизнь в историч. или народной памяти. Вера в личное бессмертие возникает уже у примитивных народов, особенно под влиянием сновидений; поддерживается она благодаря страху перед смертью и привязанности к жизни. В древних религиях душу «заставляли» переселяться (индуизм, орфики; см. Метемпсихоза; Палингенез) или существовать в виде тени в Гадесе (греч. народная религия) или в шеоле, т.е. царстве теней, в аду – иудаизм). Как философское понятие бессмертие впервые появилось у Платона, Цицерона и др. Имеются следующие попытки доказательства бессмертия души: 1) метафизическое в духе Платона: движение тела, которое само из себя порождает движение, не имеет начала, а следовательно, и конца. «Когда самодвижение есть не что иное, как душа, то душа безначальна и бессмертна» (Платон, Федр); 2) онтологическое: бессмертие выводится из понимания души как простой нематериальной субстанции, которая как таковая не может быть разрушена (Декарт, Лейбниц); 3) теологическое: цель, с которой Бог вдохнул душу в личное существо, не может быть осуществлена в течение его жизни на Земле; 4) историческое: подчеркивает всеобщность веры в бессмертие души; 5) специфически христианское: исходит из воскресения Христа и обещания вечной жизни после смерти (см. Смерть); 6) вульгарно моральное: жизнь после смерти есть требование восстановления справедливости; в этом мире нет справедливости, поэтому необходимо (хотя, согласно принципам этики ценностей, это совершенно излишне) вознаграждение или расплата, наказание за дела при жизни после смерти (см. Потусторонность). Подобным образом рассуждал Кант, выдвигая бессмертие как практический постулат. Против веры в личное бессмертие выступали Эпикур, Лукреций, Спиноза, Юм, Гегель, Шопенгауэр, Маркс.
Бессмысленное	языковое выражение, не отвечающее требованиям синтаксиса, семантики или прагматики языка. Б. представляет собой конфликт с правилами языка, выход за рамки установок, регламентирующих общение людей с помощью языка. Б. не тождественно ложному, оно не истинно и не ложно, истинностное значение имеют только осмысленные высказывания. Б. выражение вообще несопоставимо с действительностью. Напр., выражение «Если идет снег, то паровоз» нарушает синтаксическое правило, требующее соединять с помощью связки «если.., то...» только высказывания; невозможно вообразить ситуацию, в которой оно оказалось бы истинным или ложным. В Б. выражении «Хорошо, что квадратичность пьет воображение», претендующем на оценку, смешиваются разные семантические категории; оно также не может быть ни истинным, ни ложным. Б. (так же как и осмысленными) являются только высказывания. Отдельные понятия, такие как «равнина» и «круглый квадрат», обладают определенным содержанием, но они не претендуют на описание или оценку реальности. Из них можно составить высказывание, но сами по себе они высказываниями не являются. Можно говорить о типах, или видах, Б. и о градациях его в рамках таких типов. К самому простому виду Б. относятся выражения, в которых нарушены правила синтаксиса. В искусственных языках логики эти правила автоматически исключают бессмысленные последовательности знаков. Синтаксис естественных языков тоже ориентирован на то, чтобы исключить Б. Но его правила весьма расплывчаты и неопределенны, и иногда невозможно решить, что стоит на грани их соблюдения, а что уже перешло за нее. Др., более сложный тип Б. представляют высказывания синтаксически корректные, но смешивающие разные категории выражений языка: «Законы логики желтые», «Цезарь — первое натуральное число» и т.п. С т.зр. обычных представлений о Б., как и с т.зр. обычной грамматики, в высказывании «Я лгу» не нарушены никакие принципы соединения слов в предложения, и оно должно быть отнесено к осмысленным. Однако из предположения, что оно истинно, вытекает, что оно ложно, и наоборот, так что его следует, скорее всего, исключить из числа осмысленных. Область Б. является разнородной и нечетко очерченной, простирающейся от обычных «ерунды», «чепухи» и «чуши» до экзотичных «нонсенса» и «абракадабры». Отсутствие определений, разграничивающих осмысленное и Б., принято считать недостатком обычного языка. Однако расплывчатость границ между осмысленным и Б. многообразно и интересно используется в языковом общении; в художественной литературе с помощью этой неопределенности нередко оказывается возможным выразить и передать то, что невыразимо и непередаваемо никаким совершенным в своем синтаксисе и в своей семантике искусственным языком. Особенность естественного языка, представляющаяся слабостью и недостатком в одном отношении, оборачивается несомненным его преимуществом в другом. Так, у Ф.М. Достоевского нередки стоящие на грани правил выражения, подобные «я видел и сильно думал», «ужасно умела слушать», «он впадал в скорбь и шампанское», «мне было как-то удивительно на него» и т.п. Они хорошо вписываются в общую систему экспрессивного языка Достоевского, стремящегося к связности, цельности речевого потока, к неопределенности, размытости характеристик ситуаций и действующих лиц. Б., даже в своих крайних проявлениях, остается связанным со строем и духом своего языка. Об этом говорят, в частности, переводы Б. с одного языка на другой. Такие переводы не просто теоретически возможны, они реально существуют, и один из них может быть лучше другого. Не только в повседневном, но и в научном рассуждении имеются разные уровни осмысленности, а значит, и Б. Они особенно заметны в периоды становления научной теории и ее пересмотра. В формирующейся теории, не имеющей еще полной и цельной интерпретации, всегда есть понятия, не связанные однозначно с исследуемыми объектами. Высказывания с подобными понятиями неизбежно являются только частично осмысленными. Связано это гл. обр. не с субъективными и случайными ошибками отдельных исследователей, а с самой природой научного познания. Картина мира, даваемая наукой, постоянно расширяется и пересматривается. Какие-то ее фрагменты теряют свою прежнюю устойчивость и ясность, и их приходится заново переосмысливать и истолковывать. Рассуждения же об объектах, еще не полностью осмысленных наукой или не обретших твердого места в ее структуре и связях, по необходимости недостаточно однозначны и определенны, а то и просто темны. Слово «Б.» иногда используется в том же значении, что и абсурд, или внутренне противоречивое высказывание (напр., «Он был женатым холостяком»). Такое высказывание не является, однако, Б. в строгом смысле. Оно имеет смысл и является ложным. Тондл Л. Проблемы семантики. М., 1975; Ивин А.А. По законам логики. М., 1983; Он же. Логика. М., 1999; Ajdukiewicz К. Jezyk i poznanie. Warszawa, 1960. Т. 1.
Бессознательное	1. Действие, совершаемое автоматически, рефлекторно, когда причина его не успела дойти до сознания (напр., реакция защиты и т. п.), а также при естественном или искусственном отключении сознания (во сне, при гипнозе, в состоянии сильного опьянения, при лунатизме и пр.). 2. Активные психические процессы, непосредственно не участвующие в сознательном отношении субъекта к действительности, а поэтому и сами в данный момент не осознаваемые (Подсознательное). 3. В современной философской и психологической литературе термин «бессознательное» часто употребляется как обозначение особой области психики, сосредоточившей в себе вечные влечения, мотивы, стремления, смысл которых определяется инстинктами и недоступен сознанию. В древности Б. рассматривалось как некое космическое (божественное) начало, его отождествляли с «неразумной частью души», с «безумием», без чего «не может быть ни один великий поэт» (Демокрит). Учение Платона о познании‑припоминании, основанное на идее Б., оставалось господствующим вплоть до Нового времени. С именем Лейбница связывают т.н. «негативную» концепцию Б., где оно характеризуется как та или иная степень понижения ясности сознания (см. Лейбниц). В 19 в. ей была противопоставлена «позитивная» концепция Вундта, в к‑рой Б. отводилась роль особой (латентной) деятельности мозга, оказывающей при опред. условиях глубокое влияние на поведение и сложные формы приспособления организма. Понятие «Б.» развивал Э. Гартман, видевший в Б. универсальную основу бытия. Новым этапом в изучении Б. стали работы в обл. психопатологии, где в целях терапии применялись специфич. методы воздействия на Б. (первоначально – гипноз). В 20 в. наиболее детально и систематически концепция Б. была представлена в психоаналитической традиции, претерпевшей опред. эволюцию: от выявления причин происхождения и лечения функциональных заболеваний до возведения психоанализа в степень социол. и филос. доктрины (Фрейд). Согласно концепции фрейдизма, психика образуется из трех “слоев”: бессознательное, подсознательное и сознание. Бессознательное — глубинный фундамент психики, определяющий всю сознательную жизнь человека и даже судьбы личностей и целых народов. Бессознательные влечения к наслаждению и смерти (инстинкт агрессии) — смысловое содержание всех эмоций и переживаний. С точки зрения Декарта и развивавшихся под его влиянием философских и психологических теорий периода «послекартезианских столетий», сознание является единственной формой духовной жизни. Философию бессознательного создал Э. Гартман. Новая же психология считает сознательное только островом, окруженным морем «душевного». Абсолютно бессознательным является макрокосмическое (см. Макрокосмос, Микрокосмос). Бессознательное же в психологическом смысле может быть только относительно бессознательным, т.е. бессознательное для нашего Я не является бессознательным для субъекта, включающего это Я, которого можно назвать также «душой» (или, согласно психологическому учению о слоях – см. Учение о слоях, Оно); см. также Коллективное сознание. Как Я представляет собой носитель сознания, точно так же и душа является носителем бессознательного. И действительно, для того чтобы понять феномены бессознательного (особенно память, действие вспоминания и мыслительные процессы), мы должны приписать душе следующие способности: 1) обладать некоторым содержанием, отдельные элементы которого мы можем сознательно переживать только последовательно один за другим; 2) в отношениях между этими элементами должна наблюдаться последовательность, причем отдельные фазы ее входят в наше сознание как результаты (переживания), а прочие остаются (относительно) неосознанными, так что создается впечатление бессознательного процесса; 3) обладать знанием о реальных психофизических связях и об установлении мысленных связей, знанием, которым мы не распоряжаемся сознательно. Для современной глубинной психологии (см. Глубинная психология) и психотерапии бессознательное не является больше результатом вытесняющей деятельности сознания (как это имеет место, напр., у Фрейда и его школы – см. Фрейдизм), а представляет собой нечто особенное и творческое, психическую перводействительность, главный источник свойственных всем людям осн. мотивов и первоформ, архетипов переживаний. Согласно К.Г.Юнгу, бессознательное есть не влекущее, а формирующее; оно является источником творческой фантазии духа и чувства ценности, которое не должно затрагиваться разумом. Важные результаты в исследовании Б. были получены также Юнгом, развивавшим идеи личного и коллективного Б., Фроммом (понятие «социального Б.») и др. Отеч. учёные полагают, как правило, что проявления Б. должны исследоваться на основе той же логики и с использованием тех же категорий, что и при изучении любых иных форм психической деятельности (см. Неявное знание). По аналогии с индивидуальным бессознательным и в дополнение к нему К. Юнг ввел понятие «коллективного бессознательного» как одного из уровней социального (общественного) сознания. Оно активно используется в философии культуры, философской антропологии, истории. В частности, в качестве его репрезентации в теории этносов может быть рассмотрено понятие «пассионарность». В концепциях философии науки-понятия «личностного знания» М. Полани, «психо-космо-логоса» Г. Гачева и «неявного знания».
Библия	(от греч. biblia, букв. книги) – собрание древних текстов, канонизированное иудаизмом и христианством в качестве «священного писания», состоит из двух частей. Первая по времени создания и большая по объему часть Библии, признаваемая обеими религиями, называется Ветхим заветом. По христ. представлениям, «завет», заключенный в древние времена Богом с одним народом (евреями), заменен благодаря явлению Иисуса Христа Новым заветом, заключенным уже со всеми народами на условиях духовного служения. Всего вместе с неканоническими книгами Ветхого завета Библия насчитывает 77 книг (глав), и тот вид, который имеют теперь библейские книги, был придан им в 13 в. кардиналом Стефаном Ленггоном, а деление глав на стихи и нумерацию последних произвел парижский печатник 16 в. Робер Стефан. В Ветхом завете изложена иудейская картина сотворения мира и человека, а также история еврейского народа и основные идеи иудаизма. Окончательный состав Ветхого завета закрепился в конце 1 в. н. э. Новый завет создавался в процессе становления христианства и является собственно христианской частью Библии. В нем 27 книг: 4 Евангелия, в которых изложена земная жизнь Иисуса Христа, описаны его мученическая смерть и чудесное воскресение; Деяния апостолов – учениковХриста; 21 послание апостолов Иакова, Петра, Иоанна, Иуды и Павла; Откровение апостола Иоанна Богослова (Апокалипсис). Окончательный состав Нового завета утвердился во второй половине 4 в. н. э. В настоящее время Библия переведена практически на все языки народов мира. Впервые полная славянская Библия была издана в 1581 г., а русская – в 1876 г. Для верующих она является продуктом божественного открытия, внушенного человеку Богом.
Бивалентный	(лат. bi… - дву(х) + valens (valentis) – сильный) - двухвалентный, объединяющий или сочетающий две силы, компетенции, характеристики, направленности.
Бизнес	коммерческая или предпринимательская деятельность в рыночных условиях, направленная на получение прибыли. Саморегулирующаяся, саморазвивающаяся система деловой активности. Категории бизнеса: предпринимательский, ориентированный на получение прибыли (производство, коммерция, посредничество), и потребительский, ориентированный на удовлетворение потребностей физических и юридических лиц, т. е. на конечный результат производства (товар, услуги).
Бинаризм	понятие, актуализированное в контексте постмодернистской критики классического типа рациональности и фиксирующее фундированность западной ментальности дуальными семантико-структурными (и соответственно - семантико-аксиологическими) оппозициями: субъект - объект, Запад - Восток, внешнее - внутреннее, мужское - женское и т.п. Согласно постмодернистской ретроспективе, "в классических философских оппозициях мы не имеем дело с мирным сосуществованием vis-a-vis, а скорее, с насильственной иерархией. Один из двух терминов ведет другой (аксиологически, логически и т.д.) или имеет превосходство" (Деррида). Э.Джердайн оценивает "Большие Дихотомии" традиционной метафизики как конституирующие "семантическое пространство угнетения"; аналогично Э.Уилден отмечает, что находящийся "по правую сторону" от великой "Воображаемой Линии" практически находится в позиции безнаказанного тотального подавления всего, что находится "по ту сторону". В противоположность этому, культура постмодерна, по рефлексивной оценке постмодернистской философии, ориентирована на принципиальное снятие самой идеи жестко линейной оппозиционности, исключающей возможность Б. как такового. Таким образом, традиционные для европейской культуры бинарные оппозиции перестают выполнять роль несущих осей, организующих мыслительное пространство. На смену классическим оппозициям западной традиции приходит парадигмальная установка на имманентизм взаимопроникновения того, что в культуре классики трактовалось в качестве противоположностей (по формулировке Деррида, "деконструировать оппозицию значит, прежде всего, немедленно опрокинуть иерархию"): снятие субъект-объектной оппозиции в парадигмальной установке на "смерть субъекта" и концепции симуляции, устранение противопоставления внешнего и внутреннего в номадологии (см. Плоскость, Ризома) и в концепции складки (см. Складка, Складывание), отказ от противостояния мужского и женского в контексте концепции соблазна (см. Соблазн) и т.п. Деррида в эксплицитной форме предлагает интерпретацию "хоры" как феномена снятия "колебательных операций" Б. Речь не идет, однако, о простой негации в отношении основанных на идее Б. мыслительных гештальтов, но о содержательном преодолении бинаристской парадигмальной фигуры как таковой. Как пишет Деррида, "общая стратегия деконструкции... должна, наверное, пытаться избежать простой нейтрализации бинарных оппозиций метафизики и вместе с тем - простого укоренения в запертом пространстве ее оппозиций, согласия с ними", - в данном контексте необходимо то, что Деррида называет "выдвинуть двоякий жест". Подобный жест заключается в том, что "дерридианская деконструкция, имажинирующая собой систему традиционных бинарных оппозиций, в которых левосторонний термин претендует на привилегированное положение, отрицая притязание на такое же положение со стороны правостороннего термина, от которого он зависит... состоит не в том, чтобы поменять местами ценности бинарной оппозиции, а скорее в том, чтобы нарушить или уничтожить их противостояние, релятивизировав их отношения" (А.Истхоуп). Центральным аспектом постмодернистской критики Б. является отказ философии постмодернизма от артикуляции своей проблематики в контексте субъект-объектного противостояния. Важнейшей парадигмальной презумпцией постмодернистского типа философствования является презумпция отказа от интерпретации субъект-объектных отношений в качестве жесткой оппозиции, в то время как в рамках классической культуры она конституировалась в качестве несущей семантической оси: фигура противостояния субъекта и объекта была основополагающей как для классической науки с ее известным принципом Мидаса (все, к чему ни прикоснется научное познание, становится объектом), так и для классического типа философствования с его интенцией на рефлексивное усмотрение в ряду своих функций функции мировоззренческой и, соответственно, на субъект-объектную артикуляцию своего предмета. Данная установка типична именно для культуры западного типа с характерным для нее способом осмысления структуры деятельности, предполагающим семантический и аксиологический акцент на субъектной составляющей деятельности: агент деятельности, знание им программ деятельностных операций и блок целеполагания. Подобная ориентация генетически восходит к традиции античной Греции как основанной на ремесленном производстве (мастер как "demiourgos" - "творец вещи") с его культурным пафосом преобразования (характерно, например, что при строительстве дороги не обходили гору, но прорубали ее насквозь или делали ступеньки). Акт деятельности артикулируется в этом контексте как действие субъекта, направленное на объект. (Показательна в этом отношении логическая система Аристотеля, с одной стороны, дифференцированно выделяющего целевую, действующую и формальную причины, фактически репрезентирующие субъектный блок деятельностного акта, с другой - лишь обозначающего объектно-предметный блок как таковой, фиксируя общую материальную причину.) В отличие от этого, для традиционной восточной культуры характерен акцент на объектно-предметной составляющей деятельности (предмет деятельности, превращающейся в соответствующий продукт в ходе трансформации его свойств при взаимодействии с орудиями деятельности). Это обусловлено тем обстоятельством, что традиционная культура основана на аграрном типе хозяйствования, предполагающем исходно не только и не столько активное вмешательство человека в процесс, сколько ориентацию на использование спонтанно возникающего продукта (показательна в этом отношении древнекитайская притча о человеке, тянувшем злаки из земли, торопя их рост). - Деятельностный акт артикулируется в данном случае как спонтанный процесс изменения предмета, по отношению к которому субъект мыслится в качестве имманентно включенного. Подобный тип культуры актуализирует радикально иные системы ценностей, нежели культура западного активизма. Типичным примером могут в этом отношении служить аксиологические презумпции даосского принципа недеяния, радикально альтернативные презумпции активной жизненной позиции как нормативному требованию классической античной этики (полисный закон во времена Солона предусматривал лишение гражданских прав того, кто во время уличных беспорядков не определит свою позицию с оружием в руках). Но если классический этап развития европейской культурной традиции прошел под знаком субъект-объектного Б., то становление в ее контексте неклассической науки и неклассической философии было ознаменовано в контексте европейской культуры интенцией на разрушение жесткого противостояния субъекта и объекта - как в контексте естественнонаучной когнитивной традиции (конституирование методологии Копенгагенской школы, основанной на радикальном отказе от идеи внеположенной позиции субъекта по отношению к приборной ситуации), так и в контексте традиции философской: известный "кризис онтологии" XX в., во многом инспирированный позитивизмом с его идеей "онтологического релятивизма" и в итоге приведший к эзистенциализации онтологической проблематики: артикуляции Dasein Хайдеггером, "опыт феноменологической онтологии" Сартра, трактовка "открытого для понимания бытия" в качестве "Я" у Гадамера и др. Классическая субъект-объектная оппозиция начинает подвергаться эксплицитной критике - как со стороны естественнонаучного вектора культуры, так и со стороны философского. Искусственный, типичный для западного типа рациональности разрыв объективного мира и мира субъекта оценивается как пагубный, в первую очередь, для человека, чье бытие оказывается бытием в тотально дегуманизированном мире: как пишет Ж.Моно, известный представитель современного естествознания, о союзе субъекта и объекта, "древний союз разрушен. Человек... осознает свое одиночество в равнодушной бескрайности Вселенной". В фокус критики сложившегося (субъект-объектного) типа рациональности попадает, прежде всего, то, что в его рамках человек либо теряет свои субъектные качества, выступая функционально в качестве объекта изучения, либо сводит их к узко прагматично артикулированным, т.е., опять же, теряет, выступая в качестве субъекта деятельности по преобразованию объекта, который интересует его исключительно с точки зрения возможного покорения. В этом смысле развитие классического типа рациональности оценивается философией неклассического типа (Хайдеггер, современная философия техники в своем антитехницистском векторе развития: Мэмфорд, Ф.Рапп, Х.Шельски и др.) как угроза человеческому в человеке. По оценке А.Койре, мир классической культуры - это мир, "в котором, хотя он и вмещает в себя все, нет места для человека". Негативные последствия этого раскола мира "на два чуждых друг другу" артикулируются также в экологическом и в гносеологическом планах: предметный релятивизм имеет своим следствием релятивизм когнитивный, - "существование двух миров означает существование двух истин; не исключено, однако, и другое толкование - истины вообще не существует" (А.Койре). В контексте постмодернистской философской парадигмы разрушение классической субъект-объектной оппозиции, определявшей предметность и специфику философии как концептуальной системы, фундирован исходным постмодернистским отказом от самой идеи семантико-структурных оппозиций. Пространство текста задается постмодернизмом как то пространство, где субъект и объект изначально растворены друг в друге: человек как носитель культурных языков (семиотических кодов) погружен в языковую (текстуальную) среду. "Сценическое пространство текста, - пишет Р.Барт, - лишено рампы: позади текста отнюдь не скрывается некий активный субъект (автор), а перед ним не располагается некий объект (читатель); субъект и объект здесь отсутствуют. Текст сокрушает грамматические отношения: текст - это то неделимое око, о котором говорит один восторженный автор (Ангелус Силезиус): "глаз, коим я взираю на Бога, есть тот же самый глаз, коим он взирает на меня". Фактически, в постмодернистской системе отсчета, понятия субъекта и объекта могут быть конституированы лишь в спекулятивных и односторонних концептуальных срезах ситуации текстовой семиотической тотальности. Однако разрушение субъект-объектной оппозиции в контексте постмодернистского типа философствования далеко не исчерпывается ее распадом, - оно гораздо глубже и предполагает утрату статуса возможности для всех компонентов этой оппозиции, т.е. фундаментальное расщепление определенности как объекта (предметности как таковой), так и субъекта, "Я" (парадигмальная фигура "смерти субъекта"). Базовая для постмодернизма критика референциальной концепции знака (см. Пустой знак) и отказ от самой идеи возможности внетекстового означаемого (см. Трансцендентальное означаемое) приводит к тому, что понятие "объект" в классическом его понимании в принципе не может быть конституировано в контексте постмодернистского типа философствования. Соответственно, любая попытка такого конституирования может иметь своим результатом лишь симуляцию внезнакового феномена - то, что П. ван ден Хевель обозначил как "украденный объект". Не случайно постмодернизм в зачине каждого (даже - в ретроспективе - классического) текста усматривает предполагаемое "слово Esto (пусть, например... предположим...)" (Р.Барт). В постмодернистской системе отсчета единственно (и предельной) версией объективности является, по формулировке Кристевой, "проблематичный процессуальный объект", который "существует в экономии дискурса". В подобном контексте утрачиваются традиционные основания дифференциации естественнонаучного и гуманитарного познания в собственном смысле этого слова, четкая демаркация "наук о природе" и "наук о духе" оказывается в принципе невозможной. Эту ситуацию Лиотар обозначает как "разложение принципа легитимности знания": "это разложение протекает внутри спекулятивных игр, ослабляя связи энциклопедической структуры, в которой каждая наука должна была занимать свое место... Дисциплины исчезают, происходит взаимопроникновение наук на их границах, что приводит к возникновению новых территорий". Даже внутри предметного поля философского знания невозможна дифференциация традиционно выделяемых областей онтологии и философии сознания, философии истории и философии культуры. В связи с этим Апель констатирует применительно к современной философии снятие "принципиального различия между классической онтологией и новоевропейской философией сознания". Финальный распад субъект-объектной оппозиции лишает традиционную дихотомию естественных и гуманитарных наук ее предметного критерия [и это при том, что утверждение постмодернизмом нарративной (см. Нарратив) природы любого знания лишает их дифференциацию внутринаучного основания]. Фактически, как пишет Х.С.Шнейдау, это означает "банкротство секулярно-гуманитарной традиции" и ориентирует на широкий междисциплинарный диалог - при понимании последнего как реализующегося не только и даже не столько между сопредельными дисциплинами, сколько между естественными и гуманитарными науками. (Аналогичные тенденции могут быть зафиксированы и в современном естествознании: так, согласно оценке Тоффлера, говоря о синергетической исследовательской парадигме, можно утверждать, что "перед нами дерзновенная попытка собрать воедино то, что было разъято на части".) Таким образом, постмодернизм, оформляющийся, по выражению Дерриды, "на границах философии", несет в себе интегрирующий потенциал и ценностную установку на междисциплинарный диалог. Применительно к сегоднящнему положению дел можно утверждать, что если в рамках постмодернистской классики субъект-объектное отношение растворяется в процессуальности семиотической игры, то в рамках такого феномена, как after-postmodernism, имеет место тенденция к конституированию проблемных полей философствования в контексте осмысления отношений, артикулируемых как субъект-субъектные. Фактически в контексте современной версии постмодернизма традиционная субъект-объектная оппозиция разрушается до основания - вплоть до разрушения понятий субъекта и объекта в классическом их прочтении, - и на ее место выдвигается процессуальность спонтанных субъект-субъектных отношений. В целом, согласно оценке Р.Руйтер, отказ постмодернизма от презумпции Б. влечет за собой радикальные интерпретационные трансформации культурного пространства в целом, включая и новое видение теологической проблематики, и переосмысление антропоприродных отношений, конституированных в данной культуре в качестве господства человека над природой, ибо "вся западная теологическая традиция иерархической последовательности сущего... начинается с нематериального духа (Бога) - источника этой последовательности и нисходит к недуховной материи" (см. Идеализм). (См. "Воскрешение субъекта", After-postmodernism.)
Биогенетический закон	(от греч. bios – жизнь и genesis – происхождение) – впервые сформулированное Фрицем Мюллером и Эрнстом Геккелем положение о том, что ряд форм, которые живое существо проходит в процессе своего индивидуального развития от яйцеклетки до развитого состояния (онтогенез), представляет собой краткое, сжатое, отличающееся многообразными изменениями повторение длинного ряда форм, пройденных предками данного организма или осн. формами данного вида с древних времен до настоящего времени (филогенез). Этого взгляда, раскритикованного еще К. Бэром, в настоящее время придерживаются лишь очень немногие.
Биогены	(от греч. bios – жизнь и gennein – производить) – белковые тельца, от которых, согласно М. Ферворну («Die Biogenhypothese», 1903), зависит жизнедеятельность клетки. См. также Типовергенция.
Биографический метод	это способ изучения личных документов человека или коллектива, который обуславливает понимание причин его поступков, его участия в определенных событиях, его отношения к этим событиям. Б.м. в разной степени применяется в истории, в литературоведении и искусствоведении, в социологии, в психологии, в медицине, в педагогике, в истории науки и философии. В культурологии значение Б.м. подтверждено феноменологически‑герменевтическим направлением исследований культуры (Дильтей, Виндельбанд, Риккерт, М. Вебер), он явл‑я ценным средством историч. реконструкции конкретного и целостного облика культурных эпох.
Биологизм	мировоззрение, переносящее причину всей действительности, как и духовного бытия, в органическую жизнь и выводящее нормы человеческого познания и поведения из биологических потребностей и законов. Проведение аналогий между обществом и органическим миром имеет долгую историю, начинающуюся еще в античности. Б. сложился, однако, только во втор. пол. 19 в., когда биология добилась очевидных успехов (открытие клетки, возникновение теории эволюции живых существ и др.). Явные черты Б. имеются в социальной теории Г. Спенсера, в социальном дарвинизме, в расово-антропологической школе (Ж.А. Гобино, X. Чемберлен и др.). Аналогии между организмами и их сообществами, с одной стороны, и человеком и обществом — с другой, отличаются поверхностностью, однако они оказывали и продолжают оказывать заметное влияние на общественное сознание. Как на последовательного защитника биологизма можно указать, напр., на Г. Г. Голле («Allgemeine Bioligie als Grundlage fьr Weltanschauung, Lebensfьhrung und Politik», 1925). Следует обратить внимание на то, что даже и естественнонаучная картина мира с этой точки зрения определяется уже не только физикой и химией, а во все большей и большей мере биологией.
Биологическое и социальное	два уровня организации живой материи, один из которых воспроизводится через генотип, содержащий в ««свернутом» виде все необходимое для последующей жизни, другой – через культуру как систему материальных и духовных средств. Наследование через культуру (которая не связана органически с телом индивидов, подобно тому, как связаны органы и инстинкты с телом животных, а всегда может быть более или менее безболезненно заменена другой, более совершенной) делает социальную жизнь гораздо более пластичной, способной адекватно реагировать на изменяющиеся обстоятельства. Между биологическими механизмами, определяющими поведение отдельных особей в сообществах животных, и социальными нормами, регулирующими поведение людей, существует определенная взаимосвязь, которую изучает наука социобиология. В широком смысле социальное включает в себя биологическое, которое в рамках социального преобразуется, преодолевая инстинктивную скованность и функциональную специализированность. Важнейшие инстинкты (самосохранения, продолжения рода или размножения) у человека проявляются иначе, чем у растений и животных, а человеческая рука может выполнять такие тонкие и сложные функции, какие никогда не будут свойственны лапе даже самой умной обезьяны. Высшей формой социального будет духовность как софийность сознания и бытия людей.
Биология	(от греч. bios – жизнь и logos – учение) - совокупность наук о живой природе – об огромном многообразии вымерших и ныне населяющих Землю живых существ, их строении и функциях, происхождении, распространении и развитии, связях друг с другом и с неживой природой. Впервые термин был предложен одновременно и независимо друг от друга в 1802 г. выдающимся французским ученым Ж.Б. Ламарком и немецким натурфилософом Т.Р. Тревиранусом. Хотя биология относится к числу старейших научных дисциплин, сложность и разнообразие форм живых организмов долгое время были серьезным препятствием на пути формирования научного видения живой природы как единого целого. Только в 1735 г. К. Линней с помощью предложенной им бинарной номенклатуры построил первую искусственную классификацию всех известных тогда растительных и животных организмов. В XIX в. этот процесс был продолжен вначале Т. Шванном (1839) в его клеточной теории строения живых организмов, а затем Ч. Дарвином (1859), доказавшим в теории естественного отбора историческое единство всего живого на Земле. Важным этапом на пути развития общей биологии стал 1900 год, когда независимо тремя авторами были переоткрыты законы Г. Менделя и положено начало развития ГЕНЕТИКИ — науки, исходящей из положения о существовании единых материальных носителей наследственных свойств всех живых организмов и единого механизма их передачи по поколениям по линии «предок-потомок». В 1944 г. была раскрыта химическая природа «вещества наследственности» (ДНК), а в 1953 г. — раскрыта его структура в виде известной теперь всем двойной спирали, благодаря которой ДНК выполняет свои уникальные информационно-управляющие функции (репликация, трансляция, транскрипция) в жизни любой клетки, любого живого организма. Так началась эра «молекулярной биологии», добившейся с тех пор необычайных успехов, имеющих уже сейчас огромное практическое значение (развитие биотехнологии). Наряду с этим в первой половине XX в. шла интенсивная обобщающая работа и на «надорганизменных уровнях» организации живого. Осознание того обстоятельства, что именно популяция (т. е. группа близкородственных организмов) является элементарной единицей эволюции, а затем объединение в рамках такого подхода дарвиновской идеи естественного отбора и идей корпускулярной (менделеевской) генетики привели в конечном счете к современной синтетической теории эволюции — крупнейшему теоретическому достижению биологии наших дней. Параллельно шла разработка учения и о более высоких уровнях организации жизни на Земле: экосистемах (А. Тенсли, 1935), биогеоценозах (В.Н. Сукачев, 1942), о биосфере в целом (В.И. Вернадский, 1926). В результате этих усилий было достигнуто понимание жизни как многоуровнего, но единого целого, а биология стала пониматься как наука о живых системах на всех уровнях их сложности — от макромолекул до биосферы в целом. Однако все попытки продвинуться в этом направлении еще глубже наталкиваются на факт непримиримых разногласий в среде современных биологов по вопросам природы жизни, генеральных стратегий ее научного познания и путей формирования общей (теоретической) биологии. Так, одни авторы связывают будущее теоретической биологии преимущественно с развитием комплекса наук, изучающих молекулярные, физико-химические основы жизни, и именно в физике видят теоретическую основу классической (описательной) биологии. Другие — с дальнейшей разработкой идеи системной организации живой природы, построением общей теории биологических систем как главной и завершающей цели всей работы по теоретизации биологических наук. Но подавляющее большинство практически работающих биологов продолжает считать эволюционный подход и эволюционную теорию (т. е. теорию естественного отбора Ч. Дарвина в ее современной генетической интерпретации) стержнем и основой уже созданной и существующей теоретической биологии. Формы жизни и их структура изучаются морфологией, которая как органология, анатомия и гистология ставит себе целью исследование организма как целого на основе изучения его отдельных составных частей. Исследованием химического состава организмов, точно также как и обмена веществ, занимается биохимия; исследованием функций целого и его отдельных составных частей – физиология, которая в разделе, называемом физиологией нервной системы и органов чувств, тесно соприкасается с психологией. Взаимоотношения живых существ с их средой и себе подобными составляют предмет экологии; распространение живых существ на Земле – предмет хорологии (география растений и зоогеография). Развитие организма от его зарождения до смерти составляет предмет истории развития; последняя исходит из данных палеонтологии – науки о вымерших живых существах, остатки которых сохранились в земной коре в виде окаменелостей.
Бионика	наука, изучающая особенности строения и жизнедеятельности организмов для создания новых механизмов, приборов, систем.
Биосфера	активная оболочка Земли, куда входят атмосфера, гидросфера, часть литосферы, связанные различными формами жизни и представляющие систему ее обеспечения, в которой совокупная деятельность живых организмов (в том числе человека) проявляется как геохимический фактор планетарного масштаба и значения. По учению В. И. Вернадского - закономерный процесс развития жизни, который с появлением человека разумного и общества постепенно преобразуется в ноосферу - сферу разума. Существование на нашей планете особой естественной реальности – сферы жизни – отмечалось в науке уже в конце XVΙΙΙ – начале XIX века (например, Ламарком). Впервые термин биосфера был использован в 1875 году австрийским геологом Э. Зюсом для обозначения всех живых организмов, населяющих Землю.
Биотехнология	возникновение и стремительное проникновение в нашу жизнь одно из ведущих направлений НТР, связано с качественно новым этапом развития биологических наук, физико-химической биологии, с новейшей революцией в познании глубочайших тайн живой материи, с открытием и расшифровкой значения и функций материальных носителей наследственности и созданием надежных методов ее преобразования. Термин "биотехнология" использовался уже в начале прошлого (20) столетия, подразумевая такие древние сферы «традиционной битехнологии», как хлебопечение, сыроварение, виноделие, сбраживание молочных продуктов и т.п. Характеризуя процесс превращения нынешней биотехнологии в одно из влиятельных направлений научного познания и мощной отрасли производства можно в широком смысле определить так: «современная биотехнология» - это использование биологических процессов и биологических систем для производства полезных продуктов, лекарств, биологического оружия и т.п. В принципе, биотехнология может синтезировать все органические вещества. Современная биотехнология базируется пока на четырех ее новейших направлениях: а) генетическая инженерия; б) клеточная технология; в) энзимные ферментные системы для производства большого класса биологически активных веществ; г) клонирование живых организмов. Как направление научно-технического прогресса и технологического прорыва в будущее биотехнология становится вместе с электронизацией, компьютеризацией познания, производства и управления, одним из самых перспективных направлений НТР. Можно выделить целый ряд направлений, особых видов биотехнологий в различных сферах человеческой деятельност: 1) сельскохозяйственная; 2) агропромышленная, использующая биотехнологические процессы для производства удобрений, переработки продукции и отходов агропромышленного производства, в пищевой, мясной, молочной и других отраслях; 3) промышленная биотехнология, с ее помощью можно обогащать руды, получать энергию, повышать безопасность в шахтах; 4) использование принципов и свойств функционирования живых организмов в технических устройствах (бионика); 5) медицинская биотехнология для производства лекарств, искусственных органов и т.д.; 6) экологическая биотехнология - для решения большого класса экологических проблем и постепенного перехода к софиосфере; 7) космическая биотехнология, с помощью которой можно решать ряд земных проблем, а также обеспечение жизнедеятельности космонавтов во время длительных полетов; 8) военная биотехнология для создания биологического оружия. Видимо могут быть выделены и возникнут другие направления в биотехнологии (например, создание биокомпьютеров). Можно предположить, что в перспективе научно-техническая революция будет развиваться как биотехнологическая революция.
Биофилософия	вариант натуралистически ориентированной философии, исходящей из убеждения, что исходным и центральным при решении мировоззренческих, нравственных и эпистемологических проблем должно быть понятие ЖИЗНИ в его научно-биологической интерпретации. Биофилософия в этом смысле достаточно четко обозначилась уже в конце XIX в. под влиянием и на базе дарвинизма. Не только вопрос о возникновении человека и человеческого общества был поставлен в контекст дарвиновской теории эволюции путем естественного отбора, но и более тонкие вопросы, традиционно разрабатывавшиеся как сугубо философские, например, вопрос о природе научной истины, о происхождении и природе морали и др., начали рассматриваться в контексте биологической теории адаптивной эволюции. Эта тенденция, пережив в первой половине XX в. некоторое затишье, затем, под влиянием успехов развития биологической науки середины века, с необычайной силой и размахом возродилась в последней трети XX в. В настоящее время имеются, по меньшей мере, три самостоятельные, но взаимосвязанные области исследования, из которых складывается биофилософия: 1) исследования в области философских проблем биологии, или философии биологии, со всей очевидностью демонстрирующие специфику этих проблем, вытекающую из специфики жизни как предмета научного познания; 2) исследования в области биологических основ всего, что связано с человеком и человеческой культурой, опирающиеся на мощный аппарат современной общей, молекулярной и популяционной генетики и синтетической теории эволюции (и, разумеется, целого ряда других биологических дисциплин, особенно, нейробиологии человеческого мозга), породивших такие дисциплины, как биополитика, биоэтика, биоэстетика, социобиология, эволюционная эпистемология и др.; и 3) направление, имеющее, в свою очередь, как бы два вектора интересов, один из которых связан с исследованием феномена жизни под более общим углом, чем это характерно для самой биологии (скажем, в рамках кибернетики и синергетики), а другой, напротив, с переносом понятий, наработанных при исследовании жизни, на весь класс сложных природных, социальных и культурных систем, в том числе и на Вселенную в целом. На этом пути возникли и продолжают продуцироваться различные концепции и модели «самоорганизующейся Вселенной», «глобального эволюционизма» и др. варианты современных универсалистских построений и мировых схематик, у истоков которых лежат результаты научного анализа и философского осмысления феномена жизни.
Биоцентризм	(от греческого вios ‑ жизнь). Установка мировоззрения, согласно которой жизнь признается высшей ценностью.
Биоцентрическое	(от греч. bios жизнь и лат. centrum – центр) – мышление, которое исходит из жизни и души, а не из духа и разума, поэтому прибегает к символике, ссылкам, вместо того чтобы давать вносящие ясность рациональные обобщения.
Биоэтика	область знания, изучающая этико-правовые проблемы биомедицинской науки и практического здравоохранения. Термин впервые был предложен в 1969 г. американским научным журналистом У. Поттером, понимавшим биоэтику в духе этического натурализма, как доктрину, ставящую в качестве высшего морального требования сохранение жизни на Земле. Впоследствии, однако, этот термин, как и сходный с ним по значению термин «биомедицинская этика», стал применяться главным образом для обозначения медицинской (или врачебной) этики на современном уровне ее развития. Одна из целей биоэтики - выработка критериев и нормативов, допускающих или ограничивающих проведение тех или иных исследований на человеке, способных изменить его психику, поведение, создающих возможность манипулировать человеком. В биоэтике можно выделить проблемы медицинской, профессиональной и социальной этики. От традиционной медицинской этики биоэтику отличает то, что последняя не является корпоративной этикой профессионального сообщества, — на смену патерналистским установкам во взаимоотношениях между врачом и пациентом, характерным для традиционной медицинской этики, приходит принцип уважения личности пациента (или испытуемого, если речь идет о биомедицинском эксперименте на человеке). Этот принцип конкретизирует применительно к практике биомедицины идею Канта о том, что каждая личность — самоцель и ни в коем случае она не должна рассматриваться как средство для осуществления каких бы то ни было задач, хотя бы это были задачи всеобщего блага. Соответственно происходит перераспределение прав и обязанностей во взаимоотношениях между врачом и пациентом. Так, принцип информированного согласия требует, чтобы каждое медицинское вмешательство (диагностического, профилактического, лечебного или исследовательского характера) проводилось на основе добровольного и осознанного согласия того, на кого оно направлено. Другой причиной появления биоэтики стало распространение новых медицинских технологий, позволяющих осуществлять глубокие и интенсивные воздействия на телесность и психику человека. Трансплантация органов и тканей человека; современные методы искусственной репродукции (оплодотворение в пробирке с последующей пересадкой эмбриона в утробу матери; т. наз. «суррогатное материнство» — вынашивание плода, зачатого от одной женщины в утробе другой); методы жизнеподдерживающего лечения, позволяющие продлевать в течение многих месяцев и даже лет основные жизненные процессы в теле человека навсегда потерявшего сознание; перспективы вмешательства в генетические структуры человека в целях генодиагностики и генотерапии и т. п. — все это остро ставит новые филос. и этические проблемы. В их числе — идентичность человеческого существа, определение начала и конца человеческой жизни, приемлемость различных критериев смерти человека, в частности критериев полной мозговой смерти и смерти высшего мозга при продолжающейся деятельности систем дыхания и кровообращения, право собственности на генетическую информацию о человеке и защита ее конфиденциальности. При решении всех этих и многих других биоэтических проблем, которые имеют общечеловеческую значимость, далеко выходящую за рамки биомедицины, самую существенную роль играют культурно-исторические традиции, разнящиеся в разных странах и регионах мира, в разных религиозных учениях. Вследствие этого для поиска конкретных решений обычно бывает недостаточно опыта, знаний и компетенции одних лишь профессионалов — социально и культурно приемлемыми могут стать только те решения, которые получены в ходе широких общественных дискуссий, позволяющих определить и согласовать ценности и интересы различных социальных групп. В настоящее время биоэтика охватывает такие сферы, как этические проблемы аборта, суицида, пересадок органов, генной инженерии и др. Биоэтика — это междисциплинарная область знания, в развитии которой участвуют философы, медики, биологи, юристы, теологи, культурологи и т. п., ее высокая практическая действенность во многом обусловлена тем, что в ходе ее развития были предложены и отработаны доказавшие свою эффективность структуры и механизмы морально-этического контроля в сфере биомедицины, такие, например, как этические комитеты, которые создаются при научно-исследовательских учреждениях, проводящих эксперименты на человеке и на животных. Любое конкретное исследование, предполагающее такие эксперименты, в обязательном порядке должно получить одобрение соответствующего этического комитета, в составе которого наряду с профессионалами должны быть представлены и тс, кто независим от интересов профессионального сообщества. Биоэтическая проблематика занимает все более заметное место в деятельности международных организаций — не только медицинских, таких, как Всемирная Организация Здравоохранения и Всемирная Медицинская Ассоциация, по и ООН, ЮНЕСКО, Совет Европы, которые разрабатывают нормативные документы, регулирующие практику здравоохранения и проведение биомедицинских исследований.
Бифуркация	(лат. «bifurcus» – двузубый, раздвоенный) - нарушение устойчивости эволюционного режима системы, приводящее к возникновению после точки бифуркации квантового спектра альтернативных виртуальных сценариев эволюции. Бифуркации возникают в условиях нелинейности и открытости как следствие изменения свойств, а не имманентных свойств самой системы. Вследствие потери системной устойчивости в зоне бифуркации фундаментальную роль приобретают случайные факторы. Это обстоятельство имеет важное значение в процессах cоциокультурный, динамики и приводит к новому, нелинейному пониманию соотношения необходимости и свободы воли. В рамках нелинейного мышления свободу следует понимать не как осознанную необходимость, а как возможность выбора среди виртуальных альтернатив, но одновременно и нравственную ответственность за этот выбор.
Бихевиоризм	(от англ. behaviour – поведение) – направление в психологии, главным предметом которой считает поведение человека. Получило особенно большое распространение в Америке (главные представители: Дж. Уотсон и Э. Торндайк); бихевиоризм совершенно отказывается от метода самонаблюдения и оценки такового и принимает во внимание только те факты поведения животных и человека, которые можно точно установить и описать, не считая необходимым «понимать» скрывающиеся за ними внутренние психические процессы. Поэтому в основе метода бихевиоризма лежит исследование раздражения и ответной реакции. На этом фундаменте бихевиоризм создает свою собственную этику и социологию. Бихевиористы утверждают, что рассматривать поведение человека нужно в определенной ситуации и на основе наблюдения выводить правила воспитания и поведения людей в их совместной жизни.
Бихевиористские теории обучения	теории обучения, в которых общая формула усвоения выглядит как "стимул - реакция - подкрепление".
Благо	(греч. то αγαθόν, το eu, то καλόν; лат. bonum) в философии: конечный предмет стремления, а также все способствующее его достижению; в богословии - одно из божественных имен. Слова «благо», «благой», «хороший» (αγαθός, bonus, англ. good, нем. gut) в обыденной речи употребляются как в абсолютном, так и в относительном смысле. Некоторая вещь может быть названа «благой» сама по себе, безотносительно к чему бы то ни было, если она в полной мере является тем, чем может быть. Сущее понимается в этом случае как становящееся чем-то, а его «благость» — как реализация всех заложенных в нем возможностей. При таком словоупотреблении «благой» приближается по значению к «совершенный». Различают материальные и духовные блага, а среди последних – абсолютное благо, или Бог, и субъективные блага, т.е. добро, красота, радость и т. д. Понятие блага трактовалось очень широко, в зависимости от исходных установок различных философско-этических школ. Под ним понимали и наслаждение, и воздержание, и разумность и полезность, и свободу и необходимость. В христианской этике понятие блага входит в концепцию благодати, исходящей от Бога, а в философских системах анализируется чаще всего в терминах общечеловеческих ценностей. Благо является предпосылкой нравственных ценностей. Так, напр., честность (моральная ценность личности) предполагает, что существуют блага (а не только вещи), которые нужно уважать как владение других; любовь к ближнему предполагает такую ценность блага, как подарок и т. п. другому, правдивость – ценность истинного высказывания. Для того, кто верен, верность является нравственной ценностью, для того, кому верны, верность является ценностью блага. «Высшее Благо» (термин введен Аристотелем, лат. summum bonum) - то, в зависимости от чего в философских учениях определялась соотносительная ценность всех других благ: блаженство, «эвдемония» в древнегреческой этике, Единое - у Платона и в неоплатонизме, бог в средневековой схоластике. С кон. 19 в. понятие Благо вытесняется понятием ценности. Ценность, то есть жизненная и практическая установка, рождает, в свою очередь, конкретный образ блага. Приверженец честности уважает чужое достояние. Любовь к ближнему делает благом подарок другому. Тот, кто считает веру благом, почитает эту установку жизненного поведения. Тот, кто испытывает верность другого, пользуется верой как благом. Аристотель различает блага трех родов: телесные (здоровье, сила), внешние (богатство, честь, слава) и душевные (острота ума, нравственная добродетель). В более узком смысле Благо в этике - синоним добра. В другом смысле вещь может быть названа «благой», если она хороша для чего-то другого. Так, страдание, хотя и не является благом само по себе, может быть признано таковым ввиду его способности служить выявлению характера. Богатство, здоровье и другие т. н. материальные блага считаются благами, поскольку за ними признается способность обеспечить человеку счастливую жизнь. При таком относительном словоупотреблении «благое» приравнивается к «полезному», т. е. способствующему успешному достижению поставленной цели. Это ведет к иерархизации понятия блага: нечто признается благом потому, что является средством достижения определенной цели, цель почитается благой, поскольку служит еще более высокой цели, и т. д. В результате выстраивается цепочка благ, каждое из которых является таковым благодаря вышестоящему члену, а все они вместе зависят в своем существовании от некоего высшего, или абсолютного блага, которое мыслится желанным ради себя самого и таким образом венчает всю иерархию. В античной философии благо первоначально трактовалось как относительное понятие. Начало такой трактовке положили софисты, согласно которым: «Нет ничего самого по себе хорошего и дурного: что для одного хорошо, для другого плохо; и что сегодня для меня хорошо, завтра плохо... Смертельная болезнь для меня зло, а для моих наследников - благо» и т. д. (см. «Двоякие речи»). Существовала и другая традиция, полагавшая благом удовольствие, а злом — страдание. К ней принадлежали Эпикур и отдельные представители Киренской школы. Вопрос о благе в безотносительном смысле впервые поднимается Платоном, для которого понять ту или иную вещь означало выяснять ее идею, выступающую по отношению к самой вещи как причина ее существования и познания. Согласно такому подходу, никакая вещь, в т. ч. и справедливость, мужество или любая другая добродетель, не может быть признана благом сама по себе. Она оказывается благой лишь в той мере, в какой приобщается к идее блага, «через которую становятся пригодными и полезными справедливость и все остальное» (Resp. VI, 505а). Поэтому в своем постоянном стремлении к благу душа не может опереться на вещи и вынуждена искать то, что делает их благими, - идею блага. Знание этой идеи есть поэтому самое важное и необходимое из знаний: «без него... ничто не послужит нам на пользу, даже если у нас будет наибольшее количество сведений обо всем остальном: это все равно как приобрести себе какую-то вещь, не думая о благе, которое она принесет» (Resp. VI, 505b). Однако постичь благо так же трудно, как и увидеть Солнце, поскольку в отличие от других идей благо не является умопостигаемым предметом, но, скорее, представляет собой источник познаваемости идей. Так же как глаз видит чувственные вещи в свете Солнца, так ум видит идеи в свете блага. Развивая аналогию с Солнцем, Платон утверждает, что идея блага является не только началом познания, но и началом бытия вещей, т. к. «быть» значит быть чем-то определенным, осмысленным. Как источник бытия и познания благо по необходимости оказывается за пределами и того и другого, так что в определенном смысле оно непознаваемо и не существует: «Само благо не есть бытие, оно за пределами бытия, превосходя его по старшинству и силе» (Resp. VI, 509b). Это «старшинство» блага по отношению к бытию позволяет Платону отождествить его с единым, поскольку единство также является необходимым условием бытия сущего и также, взятое само по себе, не может рассматриваться как существующее. Последователи Платона (Плотин, Прокл), объединив разработку понятия блага в «Государстве» с диалектическим рассмотрением единого и многого в диалоге «Парменид», развили самостоятельную науку о благе как едином - генологию. Подчеркивая принципиальную непознаваемость блага как начала всего сущего, они утверждали, что имя блага так же мало раскрывает подлинную природу первоначала, как и любое негативное определение. Называя первоначало благом, мы всего лишь хотим показать, что оно, будучи целью всеобщего стремления, само по себе ни в чем не нуждается и является совершенно самодостаточным (Plot. Enn. V 3, 13). В другом смысле мы называем начало благом, поскольку, создавая мир, оно с бесконечной щедростью отдает себя вовне и само делается миром. Наконец, мы можем именовать его благом на том основании, что бытие признается лучшим, чем небытие. По Проклу, для всякой вещи благом является то, что сохраняет ее сущность и тем самым поддерживает ее в бытии {«Начала теологии» 13). Аристотель в отличие от Платона и его последователей отказывается сводить все хорошие и благие вещи к одной-единственной идее, полагая, что благо по-разному определяется в разных категориях и «имеет столько же значений, сколько и бытие» (Е. N. I 4, 1096а20). Так, в категории сущности благом зовется Бог или ум, в категории качества - добродетели, в категории количества — мера, в категории времени — удобный момент и т. д. И хотя все эти вещи одинаково именуются «благами», у них разные определения, поэтому благо для них не общее понятие, а общее имя - омоним. Поскольку по указанной причине Аристотель признает знание блага самого по себе невозможным, ему остается выяснить, в чем состоит высшее благо человека. Последнее можно формально определить как цель, которая всегда избирается сама по себе и никогда как средство. Обычно такой целью считают счастье как жизнь самодостаточную и ни в чем не нуждающуюся. Отвечая на вопрос, в чем состоит счастье человека, Аристотель определяет его как «деятельность души сообразно... наилучшей и наиболее совершенной добродетели» (Ibid. I 6, 1098а 16-18). Наилучшей из добродетелей, по Аристотелю, является добродетель ума - мудрость, поэтому высшее благо человека составляют созерцание и мышление {θεωρία). Действительно, созерцание удовлетворяет всем формальным признакам блага: оно желанно ради него самого, поскольку в отличие от всех остальных родов деятельности «от него ничего не бывает помимо самого созерцания» (X 7, 1177b 1-3); кроме того, оно является самодостаточным, «поскольку мудрый сам по себе способен заниматься созерцанием, причем тем более, чем он мудрее» (X 7, 1177а35). Однако ум является не только высшей, но и божественной частью человеческой души, поэтому сообразная ему жизнь и деятельность будет не столько человеческой, сколько божественной. Так Аристотель приходит к выводу, что конечной целью человека, а значит, и человеческого общества в целом (поскольку человек, как существо политическое, не может существовать вне общества), является достижение жизни, подобной Богу. Но ту же самую цель преследует, согласно ему, и космос в целом, поскольку он приводится в движение божественным Умом, движущим как предмет желания и цель, т. е. как благо. В результате, несмотря на то что сам Аристотель ограничивает рассмотрение блага рамками практической философии (этики и политики), это понятие оказывается центральным для всего его учения в целом, включая физику и метафизику. В эллинистической философии наиболее влиятельным было учение стоиков, которые определяли благо как «соответствующее природе совершенство разумного существа» (D. L. VII 94, 7-8). Стоики сохраняли традиционное сократовское отождествление блага, нравственного совершенства (добродетели) и конечной цели, считая только благо полезным, только совершенное благо прекрасным (VII 100). Блага тождественны добродетелям (VII102), а добродетель - достаточное условие счастья (VII127). Кроме блага (добродетель) и зла (порок), все остальное (в т. ч. жизнь и смерть, здоровье и болезнь, красота и уродство, сила, богатство, слава и т. п.) безразлично {адиафора), потому что в моральном отношении ни полезно, ни вредно (VII 102; ср. 103). Первая из добродетелей и причина остальных - разумность {φρόνησι,ς), которая заключается в знании блага, зла и безразличного. Благо и зло, по стоикам, материальны — это состояния пневмы. Поэтому стоический идеал жизни, согласной с природой (= разумом), подразумевает, что добродетельный человек включен в космический порядок бытия: в нем разумная пневма, будучи частицей мировой пневмы, занимает то место, которое в целом космосе занимает Бог, логос. Понятие блага в христианскую эпоху продолжает сохранять свое унаследованное от классической Античности онтологическое значение. Оно по-прежнему отождествляется с бытием и совершенством, понимаемым как полное осуществление вещью своей природы. Согласно средневековым латинским богословам, всякая вещь является благой постольку, поскольку она совершенна и совершенство любой вещи есть ее благость (Фома Аквинский, «Сумма теологии» 5, 1-5). Однако теперь совершенство вещи мыслится по отношению к Богу-Творцу, который представляет собой высшее совершенство, а значит, и высшее благо. В Библии благость тварного бытия утверждается в силу его соответствия замыслу Творца; быть «благим» в этом смысле означает: быть удачно, хорошо сделанным, добротным. «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. 1: 31). Человек как одно из созданий Бога тоже благ, поскольку его природа вполне соответствует его назначению, состоящему в познании Бога и прямом общении с Ним. Однако вследствие грехопадения природа человека, а вместе с ней и природа всего мира, подвергается порче, так что ни человек, ни какая-либо тварная вещь не в состоянии осуществить свое предназначение своими силами и нуждаются для этого в помощи свыше. Благость Бога по отношению к миру и человеку проявляется поэтому не только в том, что Он как Создатель приводит их в бытие, но и в том, что без божественной помощи (благодати), восстанавливающей и исправляющей природу в соответствии с ее исходным замыслом, ни человек, ни мир не могут достигнуть конечной цели своего существования. Т. обр., обретение тварным бытием его блага ставится религиозным сознанием в прямую зависимость, с одной стороны, от божественной воли, а с другой - от действий человека как венца творения, направленных на осуществление своего предназначения. Лит.: Weiss R. Aristotle's Criticism of Eudoxan Hedonism; Grumach E. Physis und Agathon in der Alten Stoa. В., 1932; Amerio R. L'epicurismo e il bene, - Filosofia 4, 1953, p. 227-254; Cooper J. Reason and Human Good in Aristotle. Camb. (Mass.), 1975; Annas J. Aristotle on Pleasure and Goodness, - Essays on Aristotle's Ethics. Ed. A. O. Rorty. Berk., 1980, p. 285-289; Sharpies R. Ж The Peripatetic Classification of Goods, - Fortenbaugh W. W. (ed.). On Stoic and Peripatetic Ethics. N. Bruns., 1983, p. 139-159; Ferber R. Piatos Idee des Guten. St. Aug., 1989^2; Idem. The Absolute Good and the Human Goods, - Reale G., Scolnikov S. (edd.). Dialogues on Plato - New Images of Plato: The Idea of the Good. St. Aug., 2002, p. 187-195; Kraut R. Aristotle on the Human Good. Princeton, 1989; Meijer P. A. Plotinus on the Good or the One (Enn. VI 9): An Analytical Comment. Amst, 1992· Rüssel D. Plato on Pleasure and the Good Life. Oxf., 2005; Гусейнов А. А. Античная этика. M., 2003.
Благоговение	преклонение перед высшим, чувство любви человека к тому, что превосходнее его самого; понятие, определяющее глубокое уважение, к Богу, как в помыслах, так и поступках.; нравственная основа религии. Чувство благоговения составляет «естественную религию» (В.С. Соловьев) и является врожденным. Оно состоит из любви, из полного подчинения чему-то высшему и таинственному, из сильного чувства зависимости, почтения, страха, благодарности за прошедшее и упования на будущее благо. Чувство благоговения – одно из вечных, незыблемых основ нравственной жизни человечества, наряду с чувствами стыда и жалости. По своему содержанию оно неотделимо от благочестия как религиозного чувства. После крещения Руси в 988 г. это понятие заняло одно из центральных мест в рус. мысли. Как отмечал Зеньковский, особенностью православного аскетического благочестия было стремление не к отвержению, а к преображению и освящению мира. Флоровский писал, что сама рус. икона свидетельствует "о сложности и глубине, о подлинном изяществе древнерусского духовного опыта". Образцом Б. для рус. человека был Сергий Радонежский, с его еще отроческой безраздельной отданностью Богу. Свой вклад в сохранение подлинного благочестия церкви внесло старообрядчество. Характерным для православно-христианского понимания благочестия было творчество Хомякова, с его живой и глубокой личной религиозностью. Видимая церковь была для него первореальностью, "соборностью", проявлением церкви невидимой, в к-рой каждый человек в Б. и духовном единении с др. людьми и с Богом находил себя. Киреевский, постоянно общавшийся со старцами Оптиной пустыни и обладавший подлинным религиозным опытом, суть веры, коренящейся во внутреннем средоточии личности, усматривал в единении личного духа, в его цельности (и даже "всей цельности человека" с Богом). Одной из сокровенных тем Достоевского было постижение силы человеческого покаяния, добра и благочестия. Согласно К. Н. Леонтьеву, ценна только та любовь к людям, к-рая питается из христианской веры, Б. перед Богом. В нравственной философии В. С. Соловьева {"Оправдание добра", 1897) Б. наряду с жалостью и стыдом является одной из вечных основ человеческой нравственности, коренящихся в природе человека. Оно выражает должное, любовное отношение человека к высшему началу, внутреннее подчинение и преклонение перед ним и составляет "индивидуально-душевный корень религии". Вера в Бога, неотделимая от веры в объективное значение добра в мире (поскольку Бог и есть абсолютное Добро), является "естественной религией" и позволяет человеку делать добро сознательно и разумно, ибо воля Отца, согласно Соловьеву, говорит через разум и совесть человека. Однако не всякая вера вполне совпадает с истинным Б., а только та, предмет к-рой является достойным, и лишь в случае достойного отношения к такому предмету. Б. и благодарность человека по отношению к Богу неразрывно связаны с Б. по отношению к предкам, через к-рых (в смысле наследственности и созданной предками среды) высшая воля определила существование данного человека, и с Б. по отношению к "провиденциальным" людям, продвигавшим человечество по направлению к совершенству. Настоящее Б., согласно Соловьеву, не зависит от знания к.-л. теологических, религиозно-философских или научных учений, а есть факт реального, действительного ощущения человеком присутствия и действия в нем Божества. Субъективную неправду неверующих людей Провидение стремится также оправдать, направляя их энергию на полезные земные дела. Окончательный нравственный смысл жизни, или совершенное Добро, Соловьев определяет как триединство "любви нисходящей" (по отношению к материальной природе), "любви уравнивающей" (по отношению к людям) и "любви восходящей", или высшего Б., любви к Богу, обусловливающей первые два вида любви. Флоренский сущность Б., или любви к невидимому Богу, понимал как пассивное открытие сердца человеческого перед Богом и ожидание активного ответного откровения, нисхождения энергий Божественной любви. Глубокое понимание природы Б. встречается также в работе Франка "Смысл жизни" (1926): в этом чувстве человек открывает единство парализующего страха перед бездонной и беспощадной бездной бытия и гармонии, радостного покоя перед величием и неизъяснимой полнотой того же бытия. "Благоговение, — писал он, — есть "страх Божий", страх, дарующий слезы умиления и радость совершенного покоя и последнего приюта". В понимании Н. О. Лосского в живом религиозном опыте, наполненном чувством Б., Бог, или Божественное Сверхч-то, открывается не только как абсолютная полнота бытия, но и как наиболее совершенная ценность. С т. зр. Н. О. Лосского, религиозность является "основной, наиболее глубокой чертой" характера рус. народа. Лит.: Мистическое богословие. Киев, 1991; Киреевский И. В. Избранные статьи. М., 1984; Леонтьев К. Н. Собр. соч.: В 9 т. М., 1912—1913; Соловьев В. С. Оправдание добра. Нравственная философия //Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 1; Флоренский П. А. Соч.: В 2 т. М., 1990; Франк С. Л. Духовные основы общества. М., 1992; Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. М., 1991; Schultze В. Russische Denken. Wien, 1950.
Благодать	христианско-богословское понятие для обозначения особой живой и деятельной силы Божией, содействующей спасению каждого человека и подаваемой людям вследствие искупительного подвига Спасителя. В Новом завете Б. прямо именуется силою Христовой, которая безвозмездно даруется человеку независимо от его достоинства и заслуги. Эта сила изливается в души людей непосредственно от Святого Духа, поэтому Б. можно также определить как силу Св. Духа, даруемую людям для усвоения спасения во Христе. В понятии Б. различают два аспекта· а) это свойство Бога в отношении к падшему человеку как дарование ему спасения, б) это и сама сила Божия, которой совершается спасение человека. Согласно христианскому вероучению, Б. от вечности принадлежит Богу и есть в Нем как предопределение о спасении. Ее действие началось с самого грехопадения, выразилось в обещании искупления и проявилось как любовь к падшему человеку. Обладая Б., Бог слышит молитву верующего, прощает кающегося, дарует ему жизнь. Б. — божественная сила, обитающая в человеке и действующая в нем как земной подвиг человека; она помогает человеку познать Бога, дарует все необходимое “к животу и благочестию”, с нее начинается и ею завершается спасение людей. Церковь различает два вида евангельской Б.: а) предваряющую Б., которая просвещает нас, и б) оправдывающую Б., позволяющую внутренне очиститься от грехов и освящающую человека посредством таинств. Действуя внутри самого человека и в единстве с его духовной природой, Б. тем самым отличается от внешних проявлений Бога, например, от чудесных знамений. Учение о Б. (и предопределении поступков людей) в некотором смысле противоречит учению о свободе воли человека. Западные отцы церкви считали Б. единственным условием спасения, а восточные отцы допускали наряду с Б. и свободу воли человека. Римские католики и православные христиане признают носителем и передатчиком Б. духовенство, а протестанты веруют в возможность непосредственного получения Б. любым верующим. Б. — одно из ключевых понятий Библии, смысл которого заключается в том, что Бог являет незаслуженное человеком милосердие и совершает ради него то, что он не в состоянии сделать сам. В Ветхом завете для обозначения Б. используются два термина: hen — в переводе с иврита означает проявление милосердия вышестоящего по отношению к нижестоящему, этим словом описывается милость и забота Бога по отношению к Израилю (см. Иер., 31:2 — 3); hesed — это слово означает Б., проявленную в неизменной любви Бога, изобилие Божьих даров, которое дается человеку независимо от его заслуг (см. Пс., 62:4; Пс., 47:10 — 11). В Новом завете для обозначения Б. используется греческое слово charts, которое означает милосердие Бога и спасительную силу, необходимую для искупления погрязшего в грехах человечества (см. Еф., 2:8). Слово charts — это корень слова charisma, которое буквально означает “свободный дар благодати” (см. Рим., 6:23). Согласно библейскому богословию, грехопадение лишило человека духовной силы, необходимой для искупления греха, поэтому в своем спасении человек должен полностью полагаться на Б. Божию (Деян., 15:11; Рим., 3:23; 5:15; Тит., 2:11; 3:7). Особое внимание новозаветному учению о Б. уделяется в посланиях ап. Павла. Здесь Б. как центральное понятие Нового завета противопоставляется ветхозаветному закону, который был дан Богом человеку для восстановления утраченной в грехопадении связи с Ним. В результате непослушания людей закон привел к умножению греха (см. Рим., 5:20). Но крестной смертью Иисуса Христа Бог свободной Б. вмешивается в судьбу людей, давая им спасение и искупление от греха и открывая перспективу новой жизни с Богом. Вера в Иисуса Христа дает людям свободный доступ к Б. (см. Рим., 5:2). Б. дается не по делам, а по вере (см. Рим., 11:6). Прощение и примирение людей с Богом оказываются возможными именно в силу того, что Б. дается даром и всем людям без исключения (см. Лк., 3:6; Рим., 5:18). Т. о., если грех Адама привел к преступлению, разрушению природы человека и смерти, то Б. Бога восстанавливает эту природу и дает вечную жизнь (см. Рим., 5:21). Б. несоизмерима с грехом, поскольку грех есть поступок человека, а Б. — это дар Бога. В западном и восточном христианском богословии ведется длительная дискуссия по поводу смысла и значения учения о Б. Бл. Августин отстаивал учение о Божьей Б. (как единственном условии спасения человека, несоизмеримом с любыми возможными заслугами человека) в полемике с Пелагием, который утверждал, что поскольку первородный грех не переносится на следующие поколения, то и для освобождения от греха не нужна никакая особая помощь со стороны Бога. Эта полемика определила основные направления дискуссии о Б. В католическом богословии было широко распространено учение о спасении, которое обретут все души, пройдя через чистилище и получив в конечном счете доступ к Б., а также об оправдании делами, т. е. целенаправленными действиями человека, которые могут привести к спасению и от которых зависит Б., даваемая человеку. Это учение было подвергнуто критике М. Лютером, утверждавшим, что спасение — это результат действия Б., дарованной всем без исключения, не зависимой от человеческих усилий и опознаваемой в акте веры; человек не может быть абсолютно уверен в данной ему Б. и в своем спасении, а поэтому никакие дела не могут оправдать и спасти его. Общая позиция протестантизма заключается в том, что только Б. Бога может спасти падшего и греховного человека. В некоторых направлениях протестантизма (например, в кальвинизме) было распространено учение о предопределении, согласно которому еще до сотворения мира Бог избрал одних к спасению, других к проклятию, следовательно, Б. дается людям не одинаково, и никакие человеческие усилия не могут изменить волю Бога. В других протестантских конфессиях существует учение об отпадении от Б., т. е. в нем утверждается, что Б. не воздействует на человека автоматически, но зависит от его поведения и может быть утрачена. В результате дискуссии с протестантизмом в католической теологии в понимании Б. произошел возврат к т. зр. Бл. Августина. В наше время широкое распространение получило т. н. харизматическое движение, которое основано на допущении возможности для некоторых людей, избранных Святым Духом, обрести особую Б. и личную святость при жизни. В протестантизме предполагается возможность непосредственного получения Б. верующим, тогда как католики и православные считают духовенство носителем и передатчиком Б., что определяет исключительную роль церковной иерархии в спасении. В православной традиции, основоположенной восточной патристикой, понятие Б. рассматривается в рамках учения о спасении и искуплении. Спасение понимается как обожение человеческого естества, которое является благодатным действием Бога, совершаемым при участии человеческой свободы. Искупительная жертва Христа и есть высшее проявление Б., которой Христос дает человеку возможность стать новым творением, равным Богу по Б. Ее невозможно заслужить никакими добрыми делами, поскольку это есть действие Бога, однако спасение возможно лишь при свободном принятии человеком дара Б., которое выражается в подвиге и делах веры. Большинство людей не имеет достаточной силы расстаться со своей греховной природой, но некоторые испытывают на себе действие Б. за подвиг веры и мученичество — такие люди являются святыми и особо почитаются в православии. В целом учение о Б. является христианской постановкой проблемы свободы воли человека, и с этой т. зр. вопрос заключается в том, зависит ли Б., даваемая Богом, от человеческих усилий или же нравственное поведение человека возможно лишь в результате воздействия Б.
Благоразумие	такое состояние духа, когда человек добивается внутренней гармонии, направляя «здравый ум» на упорядочивание своих поступков и душевных переживаний; у Платона благоразумие – одна из четырех осн. добродетелей (см. Кардинальные добродетели). См. также Аффект.
«Благородные истины»	четыре фундаментальных взаимосвязанных положения буддийской этики и буддийского мировоззрения в целом: 1. Жизнь есть страдание; 2. Существует причина этих страданий (привязанность к миру, к окружающей реальности); 3. Устранив эти причины, можно прекратить страдания; 4. Существует способ такого избавления от страданий («благородный восьмеричный путь»).
Благородный восьмистадийный путь	в буддизме – название дхаммы (дхармы), Великого Закона или способа жизни, ведущего к освобождению от страданий, которые так или иначе присутствуют в обусловленном существовании. Этот путь разделяется на следующие восемь стадий: 1) Правильные понимание, взгляды, оценки и суждения; 2) Правильные цели, побуждения, планы, рассуждения и решения; 3) Правильное использование речи; 4) Правильное поведение, поступки и действия; 5) Правильное отношение к существованию: исполнение определенной роли в жизни, которая должна быть неэгоистичной, проникнутой любовью и полезной; 6) Правильные усилия, направленные на добрые свершения; 7) Правильная интеллектуальная деятельность: изучение и обучение; 8) Правильное созерцание, преследующее фиксацию разума, позволяющее проявиться интуиции и прозрению.
«Благородный муж»	(цзюнь-цзы) – категория конфуцианства, означающая человека, для которого главное а) следование долгу и закону; б) требовательность прежде всего к себе; в) «открытость» для больших и важных дел; г) жизнь в согласии с другими людьми. Итак, «благородный муж» в доброте не расточителен, принуждая к труду не вызывает гнева, в желаниях не алчен, в величии не горд…» (Древнекитайская философия)
Благотворительность	то же, что филантропия (от греч. philia — любовь, anthropos — человек) — деятельность, посредством которой частные ресурсы добровольно и безвозмездно распределяются их обладателями в целях содействия нуждающимся людям, решения общественных проблем, а также усовершенствования условий общественной жизни. В качестве частных ресурсов могут выступать как финансовые и материальные средства, так и способности и энергия людей. Как определенного рода общественная практика Б. отличается от милостыни; она носит организованный, по преимуществу безличный характер и даже в случаях индивидуальных начинаний (проектов) имеет в виду общественно значимые цели. Б. осуществляется по плану, по специально разработанным программам. Направленная на общее благо, Б. представляет собой деятельность: а) цели которой выходят за рамки интересов семьи и непосредственных друзей; б) которая не предпринимается с намерением получения прибыли или в) по административному распоряжению. То, что в благотворительных акциях иногда могут осуществляться частные интересы их организаторов, попечителей или доноров, свидетельствует о необходимости строгого общественного и государственного контроля за благотворительной деятельностью. Однако еще до недавнего времени этот факт служил поводом для суровой критики самой Б. Негативистская критика Б. по-своему рациональна: она указывает на действительные пороки в общественных нравах, однако в отношении к собственно Б. она представляет собой морализирование, поскольку в ней Б. смешивается с рекламой, бизнесом, политикой, развлечением, но ее действительное социально-нравственное значение игнорируется. Аргументы иного рода выдвигаются в утилитаристской критике, основанной на анализе социальных последствий и социально-экономических составляющих Б. (Г.В.Ф. Гегель, Дж.С. Милль). Эта критика, ставя вопрос о справедливости и эффективности Б., подвергает сомнению тезис морального сознания, что Б. сама по себе всегда справедлива. С социологической т.зр., посредством Б. выполняются две важные социальные функции: во-первых, сохранения и воспроизводства общества и, во-вторых, развития общества. Как таковая Б. должна иметь четкие критерии и иметь единственной целью поощрение людей в их начинаниях, а не потворствование им в их иждивенчестве. Как говорил Милль, предоставление максимально необходимой помощи должно быть так организовано, чтобы оно не подрывало индивидуальное трудолюбие и способность человека к самообеспечению и в минимальной степени поощряло людей к тому, чтобы они полагались только на такую помощь. В политике и практике амер. филантропических фондов, возникших во втор. пол. 19 — нач. 20 в., предназначение Б. связывается с усовершенствованием общества: абстрактное «благо ближнего» наполняется конкретным смыслом блага сограждан, блага общества и усматривается в распределении не просто потребительских благ, а средств, с помощью которых люди сами могут получить потребительские блага. Поворот в отношении к Б. во многом был ответом на коммунистически-пролетарский вызов времени. Этическая критика Б. (ее развивали Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, К.С. Льюис) производит сдвиг в рассуждении о Б. с прагматических на ценностные и духовные проблемы. Эта критика ориентирована на универсальную мораль милосердия и представляет собой важный вклад в преодоление возможных нравственных отклонений, в частности гордыни, в Б.
Благочестие	определяемость нашего настроения и наших поступков представлением о присутствии или действии некоего всемогущего, управляющего мировыми событиями существа или принципа, которое (представление) наполняет наше сознание. С точки зрения психологии религии различаются типы благочестия, к которым можно свести, напр., различные представления о благе. В. Соловьев считал, что «благочестие выражает должное отношение человека к высшему началу и составляет индивидуально-душевный корень религии».
Блаженство	отсутствие страданий, когда поступки и действия человека уже не есть средство для достижения какой-либо цели, а являются сами себе целью. «Действительное блаженство предполагает для себя вечность» (В.С. Соловьев), поэтому в реальном, эмпирическом бытии человека оно всегда остается идеалом. Путь к Блаженству лежит через самовоспитание человека, осознание им самоценности жизни, преодоление страха смерти.
Бог	(лат. deus, греч. theos) – высший предмет религиозной веры, рассматриваемый всегда более или менее как личность, считается сущностью, наделенной «сверхъестественными», т.е. необыкновенными, свойствами и силами; в самом широком смысле – сущность, наделенная всеми совершенствами. В религиозной философии абсолютное начало, первопричина мира, физического и духовного, непостижимый в Своем Существе Абсолют, открывающий Себя в творении мира и попечении о нем. В христианстве Бог един по существу, троичен в своем личном бытии. Он есть Бог – Отец, Бог – Сын и Бог – Дух Святой. Бог есть предельное совершенство и воплощает в себе вечные и безусловные ценности: Добро, Красоту, Истину, Свободу, Бессмертие. В большинстве религий характеризуется как личность, имеющая абсолютную разум и волю. В других религиях понимается как безличное начало, имманентная вещам первопричина. В иудаизме – ЯХВЕ; в исламе – АЛЛАХ; в христианстве – Святая Троица (бог-отец, бог-сын – ХРИСТОС, бог-дух святой). Представления о Боге – главная часть всех форм религии. В религиях Древнего Китая, Кореи, Японии, Индии, Древнего Востока описывается сонм богов, один из которых обычно выступает как главный, наиболее могущественный, например Зевс у древних греков. В индуизме такая иерархия отсутствует. Наряду с «великими» богами здесь нередко почитаются и второстепенные, низшие боги, неотличимые от местных духов, гениев, демонов. Понятие Бог используется и как понимание Высших Принципов природы, стихий, законов, а в астрологии как соль, дом дня – девятый небесный дом. В индивидуальной Астрологии отвечает за дальние путешествия, умственные способности, религиозные и политические взгляды сводных братьев и сестер, внуков. В мировой астрологии ему подчинены транспортные сети, религия, духовенство, ученые, учителя, правительственные служащие, высшие учебные учреждения, суды и иммигранты. Понятие Бога как Абсолюта включает в себя три основных аспекта совершенства: 1) Бог как абсолютное, всемогущее и совершенное начало, творец всего сущего. 2) Бог как абсолютное духовное начало, которому принадлежит атрибут всеведения, премудрости. 3) Бог как совершенное всеблагое начало, абсолютный источник милости и справедливости.
Богатство	стоимость ресурсов, которыми обладает индивидуум или общество. Важная проблема – распределение богатства в рамках общества. Как правило, во всех, кроме простейших, обладание богатством является неравным, и степень этого неравенства – важная особенность дифференциации типов общества. В современных развитых индустриальных обществах в целом обнаруживается меньшая дифференциация доходов, чем в менее развитых, но неравенство в распределении богатства остается высоким, хотя зачастую трудно определить его количественно ввиду тенденции скрывать богатство (например, теневая экономика, тайные вклады в офшорных зонах), потому что оно облагается налогом и потому, что оно нажито незаконно. Огромная разница в богатстве, существующая между обществами – особенно "первого" и "третьего мира", а также в странах СНГ – конечно, существенная отличительная черта государств современной мировой системы и важный аспект потенциальной экономической и политической ее неустойчивости, необходимости более равномерного экономического и социального прогресса.
Богоборчество	одна из начальных форм свободомыслия, приверженцы которой объявили Бога причиной зла в мире и осудили его за это. Античный образ богоборца – Прометей. В искусстве образ богоборца стал символом стремления к свободе и переустройству мира. Именно такие образы созданы Д. Байроном (мистерия «Каин»), М. Ю. Лермонтовым («Демон»). В творчестве немецкого философа Ф. Ницше богоборчество выражено в форме утверждения права индивида на свободу, не ограниченную правовыми или моральными рамками, в том числе установлениями, предписаниями и нормами религиозной морали.
Богоискательство	религиозно-философское течение, возникшее в нач. XX в. в среде рус. либеральной интеллигенции — философов, литераторов, "новоправославных" священников (Мережковский, Бердяев, Розанов, Булгаков, 3. Н. Гиппиус, Минский, Д. В. Философов, А. В. Карташев и др.). Возникло в атмосфере назревавших в предреволюционный период общественных перемен и получило широкое распространение после поражения революции 1905-1907 гг. Критикуя официальное русское православие за отрыв от современности, богоискатели высказались за формирование нового религиозного сознания, которое помогло бы установлению царства Божия на земле. Предлагалось перестроить современные формы гражданского быта и человеческого существования на основе обновленного христианства. Их идеи изложены в сборниках «Вехи» (1909) и «Из глубины» (1919). Богоискательство осуждалось и осуждается Русской православной церковью как лжехристианство. Переход к "новому религиозному сознанию" как религиозно-философской основе Б. Бердяев связывал с именем Федорова (Русские богоискатели // Духовный кризис интеллигенции. С. 27—38). Корни "богоискания" он усматривал в вечном начале Б. рус. души, литературы (особенно Тютчева и Достоевского), "всей русской философии" (начиная с Чаадаева, славянофилов и др.). В понимании Бердяева, Б. как "ночная", сверхрациональная, трансцендентная полоса в истории рус. самосознания всегда противостояла "дневной", официально признанной и рациональной. В кон. XIX — нач. XX в. часть рус. интеллигенции, названная Булгаковым в сб. "Вехи" "духовно-аристократической", стала отходить от ценностей демократической ("народопоклоннической") интеллигенции в направлении идеализма, религии, национальной идеи и др. духовных ценностей. В 1901 г. в Петербурге во многом благодаря инициативе Мережковского были основаны Религиозно-философские собрания под председательством будущего патриарха епископа Сергия (Страгородского), на к-рых светские и церковные богоискатели обсуждали проблемы обновления православия на основе "нового Откровения" и "святой плоти". Подобные же собрания в 1901—1903 гг. происходили в Москве, Киеве, Тифлисе и нек-рых др. городах. Работы богоискателей печатались в журн. "Новый путь" (Спб., 1903—1904), "Вопросы жизни" (Спб., 1905), "Весы" (М., 1904—1909) и др., а также в сб. "Проблемы идеализма" (М., 1902), "Вопросы религии" (М., 1906—1908), "Вехи" (М., 1909), "Из глубины" (М., 1918). Среди богоискателей можно выделить два осн. направления. Представители первого обращались не только к идеям В. С. Соловьева и Достоевского, но и А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, С. Кьеркегора и др. (Мережковский, Бердяев, Розанов, Шестов и др.), а представители второго помимо учения Соловьева активно использовали соч. отцов церкви и были ближе к традиционному рус. православию (Флоренский, Булгаков). Если второе направление можно условно назвать "софиологическим" в связи с большим значением, к-рое приобрела в нем идея Софии (см. Софи-ология), то первое, как главенствующее, получило множество наименований: "неохристианство", "новое религиозное сознание", "новый идеализм", "мистический реализм", "трансцендентный индивидуализм" и т. д. Мережковский, одним из первых заговоривший о "новом религиозном сознании", рассматривал его как стремление к окончательной победе над смертью (с помощью спасенного и спасающего Христа), к слиянию неба и земли, духа и плоти, Христа и языческого бога (Диониса, Венеры и др.), Христа и Антихриста, к свободной, религиозно-оргиа-стически наполненной жизни. Бердяев подчеркивал "безмерную ценность индивидуальности" и таинственную, религиозную сущность любого творчества. Разгадку смысла личной и мировой жизни, а также стремление построить на основе обновленного христианства "новую культуру" и "новую общественность" он связывал с борьбой против житейского ("хождение в церковь по праздничным дням и выполнение мертвых обрядов...") и исторического (сатанинские пытки, гонения, сращивание православия с самодержавием) христианства. "Жизнь пола, жизнь общественная, вся прелесть мировой культуры, искусство и наука оказались на полюсе, противоположном религиозному сознанию исторического христианства", — писал он (Sub specie aetemitatis. С. 347). Интеллигенция, по его мнению, отошла от глубины бытия, от ценностей личности, свободы и творчества, от подлинной рус. литературы и философии, от национальных чувств, а народ в революционное время во многом предстал не "богоносцем", а черносотенным или красносотенным "громилой с черной душой". "Без Бога не может жить народ, разлагается человек" (Духовный кризис интеллигенции. С. 60). "Неохристианская" религия, по Бердяеву, наследует от католичества — культ, от православия — мистическое созерцание, от протестантизма — свободу совести и личное начало. Конечной общественной целью для Мережковского была богочеловеческая "безгосударственная религиозная общественность", а для Бердяева — теократия как тысячелетнее "непосредственное царство Христа" на земле, к-рая в политическом отношении близка к анархизму, в экономическом — к социализму, а в мистическом — к религии Бога "любви, свободы и жизни", в к-рой должны сойтись "все богатства мира, все ценности культуры, вся полнота жизни" (Новое религиозное сознание и общественность. С. 205). В годы революции и гражданской войны Бердяев вместе с др. богоискателями создал в Москве Вольную академию духовной культуры, а после изгнания в 1922 г. из России при помощи амер. организации YMCA — Религиозно-философскую академию в Берлине (с 1925 г. — в Париже). Он стал редактором религиозно-философского журн. "Путь", участвовал в деятельности изд-ва YMCA-Press. Софиологи организационно оформились в эмиграции в 1923 г., когда был утвержден устав "Софийского братства", а в 1924 г. начались его заседания. Учредителями выступили Булгаков (глава братства), Г. В. Вернадский, Зеньковский, Новгородцев, ФЛоровский. Нек-рые члены братства (В. Н. Ильин, Вернадский, Флоровский) примыкали какое-то время и к евразийству. Вместе с др. религиозными философами софиологи создали Православный богословский ин-т, руководили зарубежным рус. студенческим христианским движением. С Б. в значительной мере связана специфика рус. духовной культуры нач. XX в., художественное, философское и богословское творчество мн. деятелей "серебряного века". Лит.: Проблемы, идеализма: Сб. статей. М., 1902; Минский Н. Религия будущего (Философские разговоры). Спб., 1905; Мережковский Д. С. Грядущий Хам. Чехов и Горький. Спб., 1906; Он же. Не мир, но меч (К будущей критике христианства). Спб., 1908; Он же. Было и будет. Дневник 1910—1914. Пг., 1915; Бердяев Н. A. Sub specie aeternitatis. Спб., 1907; Он же. Новое религиозное сознание и общественность. Спб., 1907; Он же. Духовный кризис интеллигенции. Спб., 1910; Вехи: Сб. статей о русской интеллигенции. М., 1909; Плеханов Г. В. О так называемых религиозных исканиях в России // Избр. филос. произв. М., 1957. Т.З; Гиппиус 3. Д. Мережковский. Париж, 1951; Розанов В. В. Уединенное. ■ М., 1990; Флоренский П. А. Соч.: В 2 т. М., 1990; Булгаков С. Н. Свет невечерний. М., 1994; Зернов Н. Русское религиозное возрождение XX века. Париж, 1991, Семен-кин Н. С. Философия богоискательства (Критика религиозно-философских идей софиологов). М., 1986.
Богородица, Богоматерь, Мадонна	(итал.-«Моя Госпожа»): так христиане называют Деву Марию, родившую Иисуса Христа от Духа Святого. Почитается с начала 5 в., когда официальные церковные инстанции, вопреки мнению части богословов, считавших Христа человеком и соответственно его мать «человекородицей», все-таки признали Богородицу. В католическом учении о Богородице (Мадонне) есть ряд догматов, не принятых православием: о ее рождении от Духа Святого, о телесном вознесении на небо после смерти и о признании ее Матерью церкви. Православные и католики глубоко чтут иконы Богородицы, многие из которых считаются чудотворными. У Русской православной церкви таких икон более 200. Протестанты культ Богородицы отвергли.
Богословие, теология	(греч.-Бог, учение, букв.: учение о Боге): система раскрытия, обоснования и защиты религиозных учений о Боге, его признаках и свойствах, а также совокупность церковных дисциплин, излагающих различные компоненты этой системы; комплекс доказательств истинности догматики, религиозной нравственности, правил и норм жизни верующих и духовенства. Каждая религия имеет собственное богословие: православное, католическое, протестантское, исламское и т. д. Так, в православии насчитывается несколько богословских дисциплин: основное богословие, или апологетика, догматическое, нравственное богословие, сравнительное богословие, пастырское и др. В католицизме сложились такие радикальные формы богословия, как теология освобождения, теология прогресса, а в протестантизме – теология кризиса, теология революции, теология культуры, теология надежды и даже теология смерти Бога.
Богостроительство	религиозно-философское и идеологическое течение, возникшее в рус. социал-демократии после революции 1905—1907 гг. (В. А. Базаров, А. В. Луначарский, отчасти, М. Горький и др.). Его сторонники стремились придать марксистской теории социализма характер религиозного учения. Они объявили борьбу за социализм высшей формой религии и рассматривали ее как массовое религиозное творчество – богосозидание. Подвергалось критике как со стороны церкви, так и со стороны Г В. Плеханова, В. И. Ленина, большевиков. В условиях репрессивной политики царизма и распада массовых движений в об-ве начали расти настроения бессилия, апатии, пессимизма, усилился (особенно в литературе) интерес к религиозно-нравственным проблемам. Среди либеральной интеллигенции (не без влияния зап. мистицизма и декадентства) распространилось богоискательство — стремление обосновать новые религиозные ценности, среди церковных деятелей — реформационные чаяния. Это был своего рода протест против официального, "окаменевшего" православия и одновременно желание укрепить религию и авторитет церкви, подорванные из-за ее связи с государством. Интерес к религии усилился и в рабочих слоях, и среди социал-демократов, мн. из к-рых попытались по-новому осмыслить социалистические идеалы и общественные движения, придав им религиозную окраску. Вчерашние революционеры и атеисты, замечает современник, начали "стекаться на заседания религиозно-философского общества", чтобы обсуждать вопросы о социальной значимости религии и церкви с богоискателями. Но в отличие от последних они попытались обосновать Б., подразумевая под этим создание ("творческое строительство", ибо "богов не ищут, их создают") новых сверхиндивидуальных объектов религиозного "поклонения" и преобразования одновременно. Таковы, по мнению богостроителей (Базаров, Луначарский, Юшкевич и др.), вполне рационально толкуемые марксизмом "природа-космос", "труд", "техника", "коллектив", "творчество". М. Горький, разделявший в этот период идеи Б. ("Исповедь", 1908), ст. "О цинизме" (1908) закончил словами: "...религией человечества должна быть прекрасная и трагическая история его подвигов и страданий... в борьбе за свободу духа и за власть над силами природы!" Больше всех писавший о "богосочинительстве" Луначарский увидел в теории научного социализма "пятую великую религию, формулированную иудейством" (Религия и социализм. Ч. 1. 1908. С. 145). Первые четыре — иудаизм и вышедшие из него христианство, ислам и пантеизм Спинозы. В учении Маркса ("пятой религии") уже "нет и не может возникнуть никаких трансцендентных представлений" (Там же). Это "религия без бога", т. е. религиозный атеизм. Согласно Б., суть всякой религии заключается в ценностной ориентации, в снятии противоречия между идеалом и действительностью. Этому лучше всего удовлетворяет Марксова теория социализма, к-рая становится "высшей формой религиозности". Т. обр., социализм — "религия труда", активизма, основанная не на мистических началах, а на реализме "чистого опыта" (центральное понятие философии Р. Авенариуса). Отбросив "ветхий плащ старого материализма" (Луначарский), богостроители опирались на эмпириокритицизм, "на философию коллективизма" Богданова с ее идеей организации опыта. В качестве "организующих" они рассматривали и религиозные понятия (бог, вера, чудо и др.). Они полагали, что в религиозной оболочке марксистский социализм в России будет легче усваиваться массами, особенно крестьянами. Для пропаганды своих взглядов представители Б. и эмпириокритицизма организовали в 1909 г. на о. Капри школу для рабочих — социал-демократов. Обстоятельный социальный и гносеологический анализ эклектической концепции богостроителей с диалектико-матери-алистической т. зр. дан в работах Ленина и Плеханова. Позднее "создание своеобразной философской теории, так называемого "богостроительства", Луначарский назвал своим "самым ложным шагом" и признал справедливость этого критического анализа (К вопросу о философской дискуссии 1908—1910 гг. // Литературное наследство. Т. 82. 1970. С. 497). Уже к началу 1-й мировой войны Б. как течение перестало существовать. Лит.: О веяниях времени: Сб. Спб., 1908; Литературный распад: Крит. сб. Спб., 1908, 1909; Луначарский А. В. Религия и социализм. Спб., 1908. Ч. 1.; 1911, Ч. 2; Очерки по философии марксизма: Филос. сб. Спб., 1908; Юшкевич П. С. Материализм и критический реализм (о философских направлениях в марксизме). Спб., 1908; Вершины. Спб., 1909. Кн. 1; Ленин В. И. Об отношении рабочей партии к религии; О фракции сторонников отзовизма и богостроительства; Письма А. М. Горькому (XI. 1913) // Поли. собр. соч. Т. 1, 17, 19, 48; Очерки философии коллективизма. Спб., 1909. Сб. 1; Плеханов Г. В. О так называемых религиозных исканиях в России (1909) // Избр. филос. произв. М., 1957. Т. 3; Базаров В. На два фронта. Спб., 1910; Ласковая М. Богоискательство и богостроительство прежде и теперь. М., 1976; Савельев С. Н. Идейное банкротство богоискательства в России в начале XX века. Л., 1987.
Богочеловечество	одно из ключевых понятий рус. религиозной философии, восходящее к христианскому учению о единстве божественной и человеческой природы Иисуса Христа, определяемом как "неслитное, неизменное, нераздельное и непреложное" (Халкидонский собор, 451 г.). Учение о Б. в христианстве, с одной стороны, раскрывает тайну Боговоплощения, кенозиса, искупительной жертвы, с другой — трактует проблему отношения божественного и человеческого в земной истории, уподобления человеческой личности Богу, теозиса (обожения), предвосхищая идеальное состояние земного человечества, его софийное состояние как предел исторического становления. Явление Богочеловека Иисуса Христа, в к-ром воплотился Божественный Логос, рассматривается, т. обр., как важнейшее событие мировой истории, явление второго Адама, нового, духовного человека, объемлющего собою все возрожденное человечество. Телом Христовым считается церковь как сообщество верных, а душою — София Премудрость Божия, идеальный прообраз (а у ряда мыслителей и субстанция) будущего преображенного человечества. В этой своей специфике тема Б., своеобразным образом вплетаясь в софиологические доктрины (см. Софиология) и концепции всеединства, открывается "Чтениями о Богочеловечестве" В. С. Соловьева (1878—1881), где человек рассматривается как соединение Божества с материальной природой. Задача духовного человека заключается в подчинении природного Божественному, в стремлении к внутреннему единству с Богом путем отрицания в себе эгоистической воли, самости. В себе самом человек ничто, он становится человеком, осознавая себя частью универсальной личности. В Боге для человека открывается всеединство, абсолютная полнота бытия, к-рую он не может обрести в самом себе, поэтому Бог открывается человеку как "бесконечное стремление, неутолимая жажда бытия". В "Критике отвлеченных начал" Соловьева (1877—1880) концепция Б. выражается в учении о двух Абсолютах — Абсолютно-сущем и Абсолютно-становящемся: у них одно абсолютное содержание — всеединство, но если Бог имеет его "в вечном и нераздельном акте", то человечество как абсолютное существо "может быть субъектом того же содержания в постепенном процессе". Е. Н. Трубецкой видит в Б. восстановление утерянной в результате грехопадения полноты бытия, в к-рой "развенчанный царь-человек вновь восстановляется в своем царственном достоинстве" ("Смысл жизни"), при этом подчеркивается "неслиянность и нераздельность" твари и Бога. Б. осуществляется в человеке как внутренний факт, через сердце, воспринимающее духовный опыт, обусловливающий для нас возможность откровения. Для Трубецкого, в отличие от его учителя Соловьева, богочеловеческий процесс отнюдь не предопределяет неизбежность всеобщего спасения, и в воле каждого человека, злоупотребив собственным эгоизмом, отсечь себя от полноты божественного бытия. Для Бердяева Б. неразрывно связано с творчеством, в к-ром человек усыновляет себя Богу. С явлением Богочеловека Христа "прекращается самодержавие Бога, ибо сыновий Богу человек призывается к непосредственному участию в божественной жизни. Управление мира становится богоче-ловеческим" ("Смысл творчества"). Мировой процесс у Бердяева — не возвращение к изначальной полноте, но творческое приращение к ней, "восьмой день творения", продолжение творения соработничеством Бога и человека. Карсавин считает сущностью богочеловеческого процесса становление всеединой симфонической личности, усвоившей Божественность как свой субстрат. В обожении твари — реальность воскресения и бытия погибшего ради нее Бога. Тварь не есть второй Бог, она становится из небытия как нечто иное, чем Бог: однако, по Карсавину, нельзя вести речь о тварной личности: личность человека существует лишь постольку, поскольку она причащается и обладает Божьей ипостасью или личностью. Полнота личного бытия твари предшествует ее историческому возникновению; едва тварь возникает, в ней тотчас же происходит духовная перемена: она начинает стремиться к полноте и потому осознавать свою неполноту. Для Карсавина "человек — Бог чрез самодвижное, свободное, личное свое бытие как полноту Богопричастия". Софиология была общей предпосылкой для учения о Б. Булгакова, полагавшего, что именно учение о Софии позволяет положительным образом рассмотреть халкидонский догмат, к-рый был выражен только в отрицательной форме. По мнению Булгакова, человек уже по изначальному своему естеству богочеловечен, носит в себе ипостасное Б., ибо человеческая природа в Богочеловеке ипостази-руется Логосом. Человек, по Булгакову, — это искра Божества, наделенная от Бога тварно-ипо-стасным ликом по образу Логоса, а в нем и всей Троицы. По божественному естеству своей, хотя и тварной, ипостаси человек обращен к Богу и может быть причастен в силу благодати божественному естеству. Возможность Богопричастия, к-рая в Христе является действительностью, в человеке есть формальная потенция дву-природности, или Б. Человек, т. обр., есть уже готовая форма для истинного Б., к-рое сам он осуществить не в силах, но для к-рого он создан и призван. Можно сказать, что булгаковское учение о Софии имеет христологию и учение о Б. своим завершением, ибо Б. есть, по Булгакову, единство и совершенное согласие божественной и тварной Софии, Бога и твари в ипостаси Логоса. Поэтому очевидно, что, отвергая учение о Софии, нельзя признавать в качестве истинных и христологические формулировки, как это и делает В. Н. Лосский, видящий осн. ошибку Булгакова в смешении личности и природы, достигающем предельного выражения "в хаотическом понятии Богочеловечества, где неразличимо смешиваются две природы Богочеловека с его единой ипостасью, образуя новый природно-личный христоцентрический сгусток, вбирающий в себя и благодать Св. Духа, и человеческие личности, и Церковь, превращая все домостроительство нашего спасения в космический "богочеловеческий процесс" возвращения Софии тварной в единство Софии Божественной" (Спор о Софии. С. 78). Из введения новой особой природы Б., чуждой церковному учению, и вытекает, по мнению Лосского, ложный космизм софиологии, сводящий на нет человеческую свободу. Лит.: Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве // Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2; Булгаков С. Н. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1994; Он же. Агнец Божий. О Богочеловечестве. Ч. 1. Париж, 1933; Он же. Утешитель. О Богочеловечестве. Ч. 2. Париж, 1936; Он же. Невеста Агнца. О Богочеловечестве. Ч. 3. Париж, 1945; Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М., 1994; Карсавин Л. П. О личности // Религиозно-философские сочинения. М., 1992. Т. 1; Он же. Философия истории. Спб., 1993; Он оке. О молитве Господней. О бессмертии души // Ванеев А. А. Два года в Абези. Брюссель, 1990; Кар-ташев А. В. Халкидонская проблема в понимании русских мыслителей // Карташев А. В. Вселенские соборы. М., 1994; Лососий В. Спор о Софии. Париж, 1936; Зенъковский В. В. Судьба Халкидонских определений // Православная мысль. 1953. № 9.
Бодхисаттва	(санскр., букв. “существо, стремящееся к просветлению”) — в буддистских мифологических и философских воззрениях — человек, решивший выйти из круга сансары и достигающий состояния будды. Высший нравственный подвиг состоит в том, что, достигнув нирваны – идеального состояния, где утрачивается индивидуальное «я», – они не остаются в этом вечном блаженстве, а возвращаются в наполненный страданиями и иллюзиями мир, чтобы помочь другим существам подняться к истинному бытию. Бодхисаттвы сознательно остаются в тисках закона кармы ради просветления остальных. В махаяне путь бодхисаттвы доступен всем, и потому их великое множество как в нашем, так и в других мирах. В буддизме хинаяны Б. считаются только будды прошедших мировых периодов (различные школы называют их общее число от 5 до 24), а также будда текущего периода — Шакьямуни (Сиддхартха Гаутама) и грядущий будда-спаситель Майтрейя. Т. о., хинаянистская трактовка Б. близка к классическим “религиям спасения” с характерным для них упором на божественные пророчества и культ учителей божественного или богоподобного происхождения. Махаянистская трактовка Б. несколько смещает акцент на личностное стремление верующего пройти “восьмеричный путь” восхождения к разрыву кармического круговорота, к нирване как высшему уровню существования, сверхчеловеческому блаженству покоя и несвязанности, запредельности. Путь Б. в махаяне доступен для всех, вступивших на стезю следования буддистским истинам; будды, прошедшие путь Б., обитают не только на земле, но и в бесконечном множестве миров. Наивысший нравственный подвиг Б., достигшего нирваны, — отказ от статуса будды и возврат в сансару, добровольное принятие закона кармы. Это совершается с целью наставления и помощи стремящимся достичь высот буддистского служения. Вместе со своего рода “демократизацией” концепции и образа Б. в махаяне происходит существенное усиление ритуализации духовной практики, создается культ Б. наряду с культом общебуддистских будд. Наиболее влиятельные Б. буддистского пантеона — Авалокитешвара (кит. Гуань-инь, яп. Каннон, монг. Хоншим. Считается воплощением сострадания и эманацией будды Амитабхи, олицетворяющего “неизмеримый свет” и владеющего раем Сукхавати), Манджушри (олицетворяющий мудрость), Ваджрапани (уничтожающий косность и заблуждения разума).
Божественное откровение	в монотеистичесих религиях непосредственное волеизъявление Божества или исходящее от него знание как абсолютный критерий человеческого поведения и познания. Выражается в тексте «Писания» (в иудаизме и христианстве – Библия, в исламе – Коран) и в «Предании», также получающем письм. фиксацию (в иудаизме – Талмуд, в христианстве – соч. Отцов Церкви, В исламе – Сунна).
Божественное право	комплекс представлений об особом трансцендентальном миропорядке либо нормативном предписании, выступающем по отношению к позитивно-правовому регулированию в качестве основы, содержательного и категориального базиса. По своему смыслу представления о Б. п. восходят к мифологии родо-племенного общества, связанной с тотемическими представлениями, культом предков, культом вождей и др. Сюжетно сюда можно отнести мифы тотемно-этиологического плана, мифы о культурных героях, мифологические генеалогии, мифы о табу. Наиболее ранним вариантом представлений о Б. п. следует полагать идею непосредственного вручения или откровения сакральных оснований и предписаний для социально-индивидуального действия. Источником такого акта является, как правило, божественная личность (или же посланник), объектом откровения — первопредок, первый правитель, пророк либо все общество в целом. При этом, как правило, не устанавливается сколько-нибудь существенных различий между морально-этическими установлениями, обычаями, культово-ритуальными предписаниями и собственно правовыми актами, а также характером властного регулирования общественных отношений. Примером такого синкретического комплекса может служить Моисеев закон и другие аналогичные кодексы сакрального характера. Хотя в подобных кодексах еще нет отчетливой дифференциации различных нормативно-предписательных систем, само их возникновение фиксирует отличие раннеклассового общества от доклассового: социальное взаимодействие нуждается в особом авторитетном санкционировании и сакрализации, отличных от традиционной экспликации мифических сюжетов на сферу наличного социального бытия. Примечательно, что Б. п. в своем наиболее архаичном выражении интенцировано не столько на осмысление и сакрализацию собственно принципов правовой регуляции, сколько на освящение статуса и деятельности классово-государственных структур и, прежде всего, властвующей элиты. Мотивы такой ангажированности Б. п. практически идентичны для большинства раннеклассовых обществ — Египта, Ассиро-Вавилонских государств, Китая, древних государств Индостана. Непосредственно теистические мотивы здесь проявлены, прежде всего, в наделении фигуры монарха-автократора божественным статусом — либо в качестве живого бога (фараон), либо в качестве “божьего помазанника”, либо, наконец, как воплощения связи и взаимодействия Неба и Земли (Китай). Тем самым, любые действия и решения божественного правителя обладают субстанциальным качеством верховной и мудрой справедливости, непосредственного воплощения божественной воли и т. п. Следовательно, вопрос о правомочности тех или иных решений вообще не подлежит какому бы то ни было обсуждению. Разумеется, бог-правитель также вынужден периодически демонстрировать свою приверженность сакрально-социальным установлениям, но эти процедуры так или иначе приобретают характер формальных ритуалов или замещаются санкцией со стороны авторитетного жречества. По сути, в данных раннеклассовых социокультурных формах концепции Б. п. в собственном смысле еще не получают философско-теоретического обоснования, отождествляясь с концепцией божественного правления. Впервые такое обоснование возникает, когда в фокусе социального мышления оказывается не фигура правителя, а само понятие закона или права — как принципа, основы, на которой и в соответствии с которой осуществляется организация и управление обществом. Кроме того, социальная структура и формальные статусы также зависят от того или иного понимания закона. Такое смещение акцента впервые происходит в древнеиндийской философии, где уже на уровне протофилософских представлений формируется идея универсального закона, определяющего явления и процессы на всех уровнях мирового, естественного и сверхъестественного бытия. Понятие такого закона — рита или рта — возникает в Ведах как обоснование естественно-божественной природы кастового строя, функционально-престижного значения каст и самой идеи власти и подчинения. В Упанишадах эта концепция конкретизируется: здесь речь идет уже о вариативном законе — дхарме, индивидуальном для каждой касты. Правом и высшим авторитетом в толковании дхармы применительно к социально-политической жизни обладают брахманы как члены наиболее божественной варны. Как правило, и здесь не проводится строгого разграничения позитивно-правового и сакрально-морального аспектов дхармы. Такое разграничение предпринимается в “Законах Ману” (II в. до н. э.): брахманы сохраняют исключительное право установления, толкования и защиты дхармы; царь — страж варнового порядка и надзиратель за исполнением дхармы. Но самим брахманам известно лишь “изначальное искусство управления”, т. е. общие сакральные принципы власти, тогда как царь владеет конкретным искусством управления, заключающимся во взвешенном применении наказаний и поощрений (данданити — букв. “искусство владения палкой”). Традиции буддизма и джайнизма критически оценивают брахманистскую концепцию Б. п., лишая варновый строй дхармической опоры, а идею права — однозначной связи с запретом и наказанием. В трактате Каутилья “Артхашастра” (конец IV в. до н. э.) достаточно отчетливо выражен принцип трояких оснований права и управления: закон основан на дхарме (понимаемой здесь как истины “естественного разума”), божественном авторитете и, наконец, разумном представлении о пользе государства и народа. Последнее основание и является наиболее важным стимулом конкретных политических и правовых актов. В древнекитайской культурной традиции концепции Б. п. выражены не столь очевидно по сравнению с религиозно-социальной мыслью Индии. Сам эпитет “божественный” здесь имеет смысл преимущественно как “оптимальный”, “гармоничный”, “совершенный”, не увязываясь прямо с чисто теистическими представлениями. Хотя император носит титул “сына Неба”, само Небо означает скорее естественный миропорядок, чем персонификацию божества. Кроме того, “воля Неба” достаточно часто интепретируется как “общее благо” в смысле “благо народа”, нежели субстанциальная и трансцендентная воля личного бога, направляющая и изменяющая человеческие поступки. В классическом конфуцианстве сама по себе идея Б. п. не выражена, хотя чрезвычайно существенное значение придано культам как социализующей обязанности человека. Идея Б. п. оказывается неважной в контексте конфуцианской социальной философии и в силу того, что управление посредством законов здесь вообще воспринимается как неэффективное, в отличие от традиционных и нравственных параметров политического действия. Даосская традиция также лишает социальную сферу и правоотношения божественной санкции: дао (как основной нормообразующий принцип) практически тождественно естественному миропорядку. Тем более характерным становится скептическое отношение даосов к социально-политической активности: право как искусственно-конвенциональное установление лишь нарушает естественно-гармоничное состояние общества, возникающее благодаря незримому попечению безличного дао. Несколько парадоксальный смысл носят и мотивы Б. п. в учении Мо-цзы (479 — 400 до н. э.). Социально-политическая сфера общества должна прямо подчиняться “воле Неба”, но, вместе с тем, “Небо не хочет ничего, чего не хотел бы народ”, т. е. “воля Неба” прямо тождественна народному волеизъявлению. А потому государство и право предстают как продукты действия разумной и сознательной воли народа. Кроме того, под “народом” у Мо-цзы выступает не абстрактно-всеобщая совокупность подданных государства, а именно низы общества. Тем самым, “небесный источник” правоустановлений предписывает для законотворчества и функционирования правовых норм ориентацию на восстановление естественного и священного равенства людей. “Сын Неба” наделен функцией создания “единого образца справедливости”, исходя из требований народа. Легистская школа права (фа цзя) в целом отвергает идею Б. п., опираясь на понимание закона как воплощения насильственно-авторитарной мощи государства. В таком статусе выступают лишь позитивные законы, истекающие непосредственно из воли и разума законодателя. Лишь у Хань Фэй-цзы (III в. до н. э.) идея тотальной власти карательных позитивных законов дополняется особым искусством управления, придающим правителю “подобие дао” — специфические харизматические свойства. В дальнейшем развитии китайской правовой мысли мотивы даосизма, конфуцианства и легизма соединяются в единый комплекс. Здесь постепенно возрастает сакральная функция “сына Неба” в качестве законодателя, хотя позитивное право в целом по-прежнему обладает собственной субстанциальностью. В античной политико-правовой мысли Б. п. также не выступает в чистом виде, а понятие “божественности” преимущественно определяет качественные, а не генетические аспекты права. Близкой по смыслу к идее Б. п. является концепция права у Гераклита: государство у него формируется и управляется по универсальным принципам божественного Логоса как источника упорядочение-гармоничного мироустройства. Эти принципы реализуются в правлении лучших и мудрейших — аристократов не по происхождению, а по духу. Аналогичны основные мотивы правового учения Сократа и Платона, где сближение Б. п. с умопостигаемым законосообразным миропорядком еще более очевидно. У Гераклита, Сократа и Платона речь идет о необходимости соответствия структуры государства и функционирования права с божественно-трансцендентальными принципами, которые, тем не менее, мало дифференцированы от космических и, особенно, логических. Начиная с Аристотеля, в греческой философии права доминирует акцент на универсальных нормах естественного права. Лишь у стоиков обнаруживается мотив противопоставления универсальных принципов мироустройства (выраженных в понятии всевластной судьбы) и позитивных законов. Общекосмический закон, необоримо властвующий над всеми, определяет полное равенство людей и ставит под сомнение субстанциальность конвенциональных правовых установлений различных государств. Мудрец по сути своей является гражданином “космополиса” и принимает законы земных государств лишь по необходимости и внешним образом. Т. о., истинный закон не имеет иной внешней манифестации, нежели разумный этос, а формулировки и смысл позитивных законов абстрактны и могут приходить в противоречие с космическим законом. В полном объеме концепция Б. п. разрабатывается в религиозно-философской традиции средних веков — как христианской, так и мусульманской. Здесь, с одной стороны, восстанавливается непосредственно-теистическое понимание сущности права, а с другой стороны, предпринимается всесторонняя логико-философская разработка, опирающаяся на мотивы античной политико-правовой мысли. Раннехристианская мысль, как правило, резко противопоставляет Б. п. как фундаментальный кодекс морально-правовых предписаний реально действующим правовым установлениям. Еще у Августина Блаженного сохранилось отношение к государственной власти как к “шайке грабителей”, устанавливающих законы не в общегражданских интересах, а в своекорыстных. Многое из социальных норм противно не только человеческой природе, но и божественным замыслам, в частности, институт рабства и социально-сословного неравенства в целом. Вместе с тем, всегда подчеркивается, что сближение политики государства с требованиями христианской морали и церковными установлениями способствует преодолению раскола между “градом Божьим” и “градом земным”. Кроме того, несправедливость земных порядков и законов оправдана “божественным промыслом” и в таком плане может быть понята как кара за грехи и испытание стойкости верующих. С т. зр. ран несредневекового богословия, Б. п. существует реально: во-первых, в разуме самого Бога, во-вторых, оно выражено в Священном Писании, и, в-третьих, представлено в т. н. “каноническом праве”, т. е. правовых установлениях внутрицерковной жизни. В средние века делались попытки системной кодификации канонического права и вытеснения им обычного и законоустановленного права (например, кодекс Грациана, XII в.). Основным постулатом канонического права служит утверждение: духовные преступления опаснее уголовных, гражданских и государственных; следовательно, церковь правомочна карать наравне с государством. С другой стороны, власть государства и закона санкционирована Богом, стало быть, обычные мирские преступления также оказываются в юрисдикции церкви, неся в себе аспекты ереси и кощунства. В целом средневековая правовая мысль исходила из троичных представлений о природе права. Б. п. — принципиальный фундамент всякого права, черпающий свое содержание и силу в разуме и мощи Бога. Естественное право, общее для всех живых · существ, выражается в телесной жизнедеятельности и в “естественных” процессах — добывании пищи, деторождении, поддержании здоровья и т. п. Позитивное право, получающее свое содержание и разумное бытие из разума законодателя, действует только в социальной сфере. Как правило, утверждается необходимость смысло-целевого соответствия норм позитивного права принципам естественной организации жизни и Б. п. Так, например, оптимальным типом политической власти является наследственная монархия, ибо она не только совпадает с обычаями, но и соответствует природной иерархии (“человек — венец творения”) и божественной структуре универсума. Все социально-правовые установления опираются на Б. п. как на свою принципиальную основу и обретают общеобязательный характер только в случае соответствия ему. Со времен Фомы Аквинского под влиянием аристотелизма усиливается тенденция к натурализации Б. п., понимаемого теперь как упорядочивающий и гармонизирующий процессы в различных сферах реальности разумный принцип. Параллельно утверждается относительная независимость прагматического разума в социально-политической деятельности. Хотя по-прежнему фактор церковного авторитета предстает как средство коррекции и оптимизации социальных процессов. Последние же могут отклоняться от предустановленных принципов Б. п. В силу этого Аквинат утверждает, что в “универсальном законе” или божием соизволении коренится только сам принцип власти, ее приобретение и распоряжение ею могут входить в коллизию с безусловным законом божественного универсума. В XIV — XV вв. намечается тенденция к выведению на первый план естественного права, Б. п. все чаще ассоциируется либо с моральной сферой, либо с областью внутренней жизни церковного сообщества. Марсилий Падуанский, в частности, утверждает, что в чистом виде принципы Б. п. применимы только к “ангельскому миру”, но не к области человеческих правоотношений, где господствует прагматический разум, принцип пользы и “право народа” как коллективный интерес. В философии нового времени Б. п. либо прямо отождествляется с естественно-рациональными принципами, присущими абстрактно-всеобщей природе индивидов (Спиноза), либо также относятся исключительно к нормам “церковного государства” (Гоббс). Своеобразное восстановление понятия Б. п. происходит в классической германской философии права. Так, И. Кант, анализируя основания и характер права в целом с позиции априоризма и отказывая правовым нормам в божественном происхождении и санкции, все же утверждает, что государство должно всячески насаждать и поощрять именно такое толкование истока правовых норм гражданами. Хотя это неразумно и не соответствует реальности, но чрезвычайно эффективно в смысле сакральной санкции законодательных установлений государственного суверена. Позднее Гегель, обосновывая фундаментальную конструктивную роль государства в установлении и поддержании всеобщего уравновешенного и органичного правопорядка, определяет государство следующим образом: “Существование государства — это шествие Бога в мире; его основанием служит сила разума, осуществляющего себя как волю”. В обоих случаях речь идет о тождественности рациональных и божественных нормообразующих принципов права, если и не по конкретному содержанию, то по характеру функционирования и по значимости. Однако в сравнении с традиционными представлениями о Б. п. выявляется существенное различие: с традиционной т. зр. нормы; естественного и позитивного права зависят от божественных предустановлений, у Канта и Гегеля же они сами по себе обладают качествами, сопоставимыми с божественностью. В европейской философии права эта позиция доминирует и по сей день. В собственном смысле современная концепция Б. п. может быть представлена двумя основными вариантами — неотомистским и персоналистским. В первом случае речь идет об адаптации философско-правовых аспектов томизма к социальной проблематике современности. Представители неотомизма воспринимают идею Аквината о троичных основаниях права. Б. п. манифестируется в неизменных и всеобщих принципах человеческой природы, реализуясь тем самым в положениях естественного права как общечеловеческих принципов: свободы, справедливости, исполнения соглашений и обязательств, уважения законов, солидарности, устоев семьи. Эти абстрактные нормы конкретизируются в становлении справедливого социального устройства, основы которого близки, с одной стороны, к “государственному капитализму”, а с другой — к “социализму с человеческим лицом”. Персоналистская концепция Б. п. ближе к либеральной политико-правовой идеологии. Здесь личность как органичный синтез уникального и общечеловеческого, человеческого и божественного определяется как “главная забота цивилизации”. Это означает, с одной стороны, фундаментальность и неприкосновенность основных прав и свобод личности (особенно ее прав как автономного субъекта разума, морали и целеполагающей деятельности), с другой стороны, предполагает процесс одухотворения политико-правовой сферы, наполнения ее живыми культурными императивами. По мысли представителей религиозного персонализма (Б. Боун, Дж. Хоуисон, Э. Брайтмен, X. Тиллике, Э. Мунье, Г. Мадинье), гармонизация взаимоотношений личности и гоциума, формирование либерально ориентированной правовой системы соответствуют провиденциальным параметрам исторического процесса. Правовая регуляция должна не подавлять импульсы и естественные устремления личности, а создавать для человеческой самореализации оптимальное пространство. Это предопределяет недогматичный, подвижный характер правового нормирования и правоотношений. Основная божественная ценность — личность, но аспекты ее правового измерения исторически изменчивы и постоянно наполняются новым содержанием в соответствии с характером и способами личностной самореализации. В отечественной философской традиции идеи Б. п. ярче всего выражены в философии всеединства. Здесь они представлены рядом концепций — от эволюционной идеи теократии В. С. Соловьева до “идеократических” мотивов Л. П. Карсавина. Во всех вариантах утверждается прежде всего целевой и смысловой аспекты Б. п. в контексте культурно-исторического становления всечеловеческого масштаба. Внешне-принудительные формы правового регулирования являются односторонним моментом в последовательном становлении соборного типа общества, избывающего противоречия и антиномии этики и права, свободы и власти, любви и насилия. В целом здесь принципы Б. п., в отличие от большинства западных теоретиков, не отождествляются с естественно-правовыми, а скорее противопоставлены им, что указывает на неоднозначность процесса их воплощения. При определенной близости мотивам персонализма следует учитывать, что только коллективно-соборный организм предстает в качестве целостной личности, тогда как “атомарный индивид” оказывается лишь его элементом, хотя и сохраняющим духовносубстанциальную уникальность. Своеобразным пересечением персонализма и соборно-всеединой концепции Б. п. является философия права П. И. Новгородцева, вводящего в контекст аксиологических и нормативных концепций неокантианства мотивы персоналистические и теистические. В отличие от европейской традиции философии права, мусульманская мысль сохраняет тесную связь с идеями Б. п. и после средневековья, что, безусловно, связано со спецификой исламской цивилизации и культуры. Фундаментом исламского понимания права является идея теократии: изначальная и целокупная власть принадлежит пророку, после его смерти — халифам, которые также соединяют в своих руках власть политическую и религиозную. Вообще в исламской традиции носитель религиозного авторитета — имам, светской власти — сайид, даже не совмещаясь в одном лице, опираются на один божественный принцип власти: всеприсутствие Аллаха и прямое руководство действиями мусульманской общины (умма). Смысл коранических правовых заповедей сводится к идее тотального смирения верующих перед волей Аллаха и покорности той власти, которая опирается на его волю. Коран вместе с комментарием к нему (сунной) послужил основой для формирования религиозно-правового кодекса ислама — шариата, обладающего как культовым, так и юридическим статусом. Право шариата характерно, прежде всего, приданием судебно-юридических функций духовным лицам и наоборот. В исламской традиции правовое нормотворчество опирается на принципы шариата, в котором большой вес имеют нормы традиционного права (зачастую весьма архаичные по содержанию). Кроме того, толкование и изменение существующих правовых норм приравнено к богословию (с ? в. в исламском мире действуют четыре канонических школы права). В конечном счете, исламское право предстает как совокупность предвечных и неизменных нормативных предписаний сакрального характера, истекающих непосредственно от пророка, что должно в идеале обеспечивать высокую степень авторитетности права и социальной стабильности. На деле речь идет об искусственной фиксации правоотношений, характерных для архаично-феодального общества (в первую очередь, правовая индифферентность в отношении поступков, моральной мотивации и мышления индивида — все эти аспекты подлежат правовой регуляции). Кроме того, слабая дифференциация политической, духовной и судебно-правовой власти позволяет создавать такие концентрированные “узлы власти”, которые могут вызывать прямые ассоциации с авторитарными и тоталитарными типами политической системы. Вместе с тем, в современной социально-политической мысли идеи возрождения шариата, исламского фундаментализма и “исламской революции”, безусловно, могут быть оценены как реакция на политико-экономическую “вестернизацию” мира. В самой современной исламской культуре они рассматриваются как достойная и перспективная альтернатива европеизированному светскому государству и праву, утратившим сакральную санкцию и предельно прагматизированным. Во всяком случае, сохранение идеи Б. п. в качестве нормообразующего принципа правового регулирования является отличительной чертой исламского правосознания. В целом, понятие и концепция Б. п. — это один из вариантов решения основной проблемы философии права: выяснения источника общезначимых правовых установлений и критерия качественной оценки правотворчества и положительных правовых норм.
Болгарская философия	В качестве начала развития философии в Болгарии можно рассматривать появление философских произв. болг. энциклопедиста и просветителя периода освободительной борьбы доктора Петра Верона (1798 – 1871). Он писал на нем., греч. и франц. языках и в 1855 опубликовал в Праге «Slawische Philosophie, enthaltend die Grundzьge aller Natur- und Moralwissenschaften»; в 1858 – в Париже «Origine des sciences physique et naturelles et des sciences metaphysiques et morales». B кон. 19 в. развитие болг. философского мышления происходило тем же путем, что и во всех слав, странах (см. Европейская философия); при этом легко прослеживается визант. и рус. влияние. Воздействие западноевропейской философии становится заметным только на рубеже 19 и 20 вв., особенно после первой мировой войны, причем сначала, с запозданием наверстывая Просвещение, развиваются натурализм и психологизм. Перед второй мировой войной особенно сильное влияние на развитие философии в Болгарии оказал Димитр Михалчев (1882-1966), ученик грейфсвальдского философа Ремке. С кон. 40-х и до кон. 80-х годов в бол. философии господствовал марксизм. Главными представителями этого учения были Димитр Благоев (1855-1924) и Тодор Павлов (1890-1977).
Болгарские влияния	исторический феномен, характеризующий особенности культурных связей Киевской Руси с Болгарией, а также с Византией. Первое Б . в . (первое южнославянское влияние) охватывает исторический период X—-XIII вв., когда существовал т. наз. "золотой век" болгарской письменности. Осн. его составляющей была кирилло-мефодиевская традиция, с помощью к-рой за сравнительно короткий исторический период на Руси появилась письменность в форме кириллической азбуки, а также осн. часть оригинального и переводного книжного фонда. Благодаря этому книжники Древней Руси ознакомились с религиозными и философскими идеями писателей ранней патристики IV—VIII вв., среди к-рых наиболее популярными были Иоанн Златоуст, Григорий Назианзин, Василий Великий, Григорий Нисский, Ефрем Сирин, Иоанн Дамаскин, Анастасий Синаит и др., с такими важными для средневековой культуры религиозно-догматическими соч., как "Азбучная молитва", "Проглас к Евангелию", "О письменах", "Шестоднев". Писатели "золотого века" болгарской письменности (Кирилл-Константин Философ, Климент Охридский, Константин Преславский, Черноризец Храбр, Иоанн Экзарх Болгарский, царь Симеон со своим "Златоструем" и "Сборником царя Симеона", известным на Руси как "Изборник Святослава 1073 года") в значительной мере определили интеллектуально-книжный климат культуры Киевской Руси. Общая ориентация философской культуры Болгарии и Киевской Руси на церковных писателей каппадокийской богословской школы (Малая Азия), на символико-аллегорический метод александрийской богословской школы, на философствующее богословие Иоанна Дамаскина привела к тому, что генеральную направленность религиозно-философских построений в культуре Руси можно охарактеризовать как неоплатонизи-рующий аристотелизм. Второе Б. в. (второе южнославянское влияние) охватывает исторический период XIV—-XV вв. Характерной особенностью болгарской культуры этого периода является тесная сращенность с церковной историей, и прежде всего с борьбой болгарской церкви за свою авто-кефальность и устроение патриаршества. Отсюда возникла идея исправления церковных книг и были созданы "добрые тырновские и ресавские изводы", оказавшие впоследствии большое влияние на литературную и философскую культуру рус. средневековья. Центральными фигурами этого периода были два тырновских патриарха — Феодосии и Евфимий, последователи афонского исихазма. Поскольку философской основой исихазма был неоплатонизм, то это означало, что философская культура обеих славянских стран была готова к восприятию различных модификаций неоплатонических идей. Такой почвой был славянский перевод целого ряда сочинений из корпуса текстов Псевдо-Дионисия Ареопагита ("О небесной иерархии", "О церковной иерархии", "О божественных именах", "О таинственном (мистическом) богословии"), осуществленный в 1371 г. сербским монахом Исайей. Переведенные тексты сопровождались обширными комментариями видного византийского богослова Максима Исповедника. Если распространение исихазма в определенной мере подготовило условия для перевода ареопагитик, то последние, в свою очередь, способствовали более глубокому усвоению исихастских идей. Т. обр., второе Б. в. сформировало на Руси неоплатоническую философскую традицию античной и византийской культуры, по преимуществу в ее исихастской форме. Как первое, так и второе Б. в. не были единственным способом проникновения на Русь религиозно-философских идей, но они были мощными импульсами культурообразующего характера, способствовавшими развитию рус. философской культуры. Лит.: Сырку П. А. К истории исправления книг в Болгарии в XIV в. Т. 1. Вып. 2. Литургические труды патриарха Евфимия Терновского. Спб., 1890; Он же. Время и жизнь патриарха Евфимия Терновского. Спб., 1898; Абрамов А. И. Первое и второе болгарские влияния в философской мысли русского средневековья // Международные идейно-философские связи Руси XI—XVII вв. М., 1991; Он же. К вопросу об особенностях русского средневекового философствования // Социокультурные характеристики средневековой философии. М., 1990.
Болезнь	по определению Всемирной Организации Здоровья «здоровье – это состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и физических дефектов». Достичь «полного благополучия» на трех уровнях, то есть крепкого и гармоничного здоровья, возможно лишь при условии, если хорошо знаешь свою человеческую природу и умело пользуешься этими знаниями для установления «нормы или меры функционирования» себя на всех уровнях. Первым условием успешного решения проблемы гармоничного здоровья будет использование знания о «триединой», но целостной природе человека, знание трех сторон (аспектов) человеческой природы или трех его органически взаимосвязанных модусов (мера, способ существования чего-либо): духовности, социальности и телесности. Следовательно, здоровье процесс достижения человеком состояния гармонии (меры, нормы) внутри каждого модуса (стороны) своей целостной природы и гармонии (меры, нормы) между тремя ее модусами: телесностью, социальностью и духовностью, при главенстве духовности. Обычно мы замечаем и лечим лишь отклонения в структуре или функционировании телесных органов.
Боль	психическое состояние, возникающее в результате сверхсильных или разрушительных воздействий на организм при угрозе существованию или целостности. Особой чувствительностью обладают нервные окончания, заложенные в органах и тканях. Однако всякое состояние, даже приятное, при определенной интенсивности трансформируется в боль. Различают собственно физиологическую боль (например, зубная боль) и психологическую боль (например, эмоции). Христианство утверждает очистительный характер боли как добродетели. На наш взгляд, сильная истинная боль влечет за собой упадок личности, препятствует ее расцвету и мешает тем самым истинному творчеству. Стоическое и христ. мировоззрение в безмолвном перенесении боли усматривает добродетель; напротив, в античной Греции в перенесении боли видели несчастье, посланное судьбой, и стремились от нее немедленно избавиться. Человек как человек и люди как люди способны почувствовать только свою боль, а значит - понять боль другого. В социальных отношениях б. – один из знаков власти, нетерпимости. Порог б. – порог терпимости, универсальный предел социальной толерантности. Метафизический европейский субъект совершает мыслительный акт через радикальное сомнение. Процесс же нанесения какой-то травмы - себе или другому - или какой-то изначальный физический изъян оказываются операцией самоудостоверения: это моя рана, это моя немощь и одновременно - проявление не моего, того, что я сам не могу помыслить и почувствовать, но на моей территории, как некий подарок судьбы. Различие между российским и европейским сознанием онтологично. Пытка, рана - это дыра в тело, граница, где тело каким-то образом проявляется. Это как бы напоминание, что у нас есть тело. И напоминание, что телом можно жить так же, как и разумом. Драка, пощечина, воинский или спортивный поединок также могут рассматриваться как своеобразное телесное напоминание человеку о себе самом, обращение внимания на себя, обретение себя. Недаром воинская подготовка издавна считается способом к укреплению и мобилизации духа личности. Более того, рана может рассматриваться как первая метка, первый знак. Архаический ритуал как некоторое нанесение раны на тело земли или любой другой субститут (камень, дерево и т.п.), на собственное тело... Затем замена субститутов в виде деревянных и глиняных дощечек... Нарастает дистанция. И тело постепенно вытесняется из коммуникаций, выносится за скобки. Современное общество не только испытывает кризис наказания, но и утрачивает переживание боли: медицина, законодательство, наркотики, прочие плоды цивилизации дают довольно прочный механизм защиты от возможной боли и снятия боли реальной - вплоть до возможности спокойно умереть при самых тяжелых болезнях. И тогда человек атомизируется, утрачивая пространство реального переживания. Следствием этого является ностальгия об утрате, повышенный интерес к показу, описанию и обсуждению боли и насилия, свойственные современной культуре и искусству. «Тот, кто избивает тело, набрасываясь на очевидность, не может или не хочет знать, что с каждым ударом он делает этот «субъект» - это hoc – еще более явным, беспощадно явным». Не случайно издательская программа Ad Marginem начала удовлетворять интерес к постмодернизму и телоцентризму с публикации текстов маркиза де Сада и Захер-Мазоха.
Большой взрыв	сингулянтность пространства-времени, приведшая к возникновению 13,7 миллиардов лет назад и последующей эволюции нашей Вселенной. Согласно стандартной космологической модели, Вселенная возникла как результат этой сингулярности. Теоретическим обоснованием этой теории явилось решение нестационарных уравнений относительности, полученное в 1922 г. А.А. Фридманом. В пользу этой теории свидетельствует два экспериментальных факта. Во-первых, это открытие разбегания далеких галактик, сделанное в 1929 г. на основании регистрации красного смещения в спектрах их излучений. Во-вторых, это открытие реликтового фонового излучения с температурой 3,5°К, равномерно заполняющего космос. Это что если на ранних стадиях после Большого взрыва Вселенная была очень горячей, то впоследствии в процессе ее расширения свободный фотонный газ должен был охладиться примерно до 5°К, что и наблюдалось на экспериментах. Согласно современным космологическим теориям, возникновение Вселенной явилось следствием фазового перехода квантового вакуума. Ее первоначальные размеры соответствовали планковским масштабам – 10"^33см , до 10~^43с с. А. Гут, С. Хокинг, А.Д. Линде показали, что в промежуток времени от 10~^34с до 10~^32с Вселенная испытывала стадию сверхбыстрого, или инфляционного, расширения, когда ее размеры увеличились в 10^30 раз. В процессе расширения Вселенной началось формирование элементарных частиц, а ко времени порядка 100 миллионов лет звезд и галактик.
Борьба	в философии осн. понятие динамического мировоззрения. Созидательная функция борьбы была впервые подчеркнута Гераклитом («Борьба – отец всех вещей»); борьба – метафизический принцип становления. У Гегеля борьба является сущностью диалектического движения: синтез может быть достигнут только через внутреннюю борьбу. Для Ницше борьба неотделима от дионисического начала в человеческом бытии. У социологов это борьба Я за свое самоутверждение, борьба против мира, в котором властвует коллектив (см. Чувство неполноценности). «Благодаря борьбе жизнь получает большое содержание: вместо чистого существования жизнь переходит к полемике с миром, к состоянию труда и созидания» (Фиркандт). Со времени Дарвина говорят о «борьбе за существование» (см. Борьба за существование). В этическом смысле борьба возможна лишь между принципиально равными (Ясперс пишет о «борьбе, проникнутой духом любви», в пределах коммуникации).
Борьба за невозможное	термин Шестова, к-рым он характеризует содержание истинной (в его понимании "библейской" или "экзистенциальной") философии. В ранних произв. философа ("Шекспир и его критик Брандес", "Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше") еще нет обоснования идеи Б. за н., но выражается надежда на нечто высшее, что только и может помочь живому человеку перед лицом нелепого и равнодушного трагизма жизни, природы, об-ва. В кн. "Апофеоз беспочвенности (Опыт адогматического мышления)" (1905) высказывается предположение о том, что в будущем невозможные чудеса станут естественными, а естественные явления — невозможными или необязательными. В произв. 1908—1910 гг. Шестов заявляет о чудесности как о признаке невозможного в природе и в жизни человека. Он верит в то, что сущность человека вследствие "великих лишений и великих иллюзий", ужаса смерти так заметно перестраивается, что невозможное вдруг оказывается возможным. На повороте от антирационализма и "философии жизни" к религиозному экзистенциализму (кн. "Sola fide — Только верою", написанная в 1911—1914 (1916?) Б. за н., получившая откровенно религиозный смысл, становится основой его философствования. Он жаждет не понимать, а верить, броситься вниз головой в бездонную, фантастическую пропасть веры, советует довериться своему "демону", центробежной силе, влекущей к окраинам жизни и смерти. Вера для него — это реальность невозможного, величайшее чудо и дар Бога. Б. за н., по Шестову, немыслима без отказа от эллинских понятий истины и добра, разума и науки ради живого Бога Библии, ради вечно скрытого, но "самого важного". Шестов полагал, что в глубинах бытия скрывается "иной мир" с необязательными законами, а за ужасами смерти "кроется что-либо, что нам нужнее". В этом мире, где существует Бог как "воплощенный каприз", человек должен быть тоже "капризным" и дерзновенным, каковыми являются подпольный человек Достоевского или библейский Иов. Ибо человек, в понимании Шестова, соразмерен Богу по духу и творчеству, в его жилах — "королевская кровь", и он "призван законодательствовать". Сам Бог требует от человека только невозможного. А невозможное — это разнообразное и радикальное отрицание, "тяжелая... борьба на жизнь и на смерть" за выход из небытия к бытию. Б. за н. сродни откровению и "соприкасанию мирам иным", она может привести к преступлению, к смерти и безумию и даже к отрицанию существования Бога. В результате к человеку приходит "непостижимая творческая сила", к-рая "определяет и формирует бытие". Конечная цель Б. за н. — радикальное изменение природы человека, полное истребление зла в мире, восстановление мира и человека в их первозданной свободе, добре, мудрости и творчестве. И это, по мнению Шестова, реально и достижимо. "Судьбы человеческие решаются на весах Иова...", т. е. на весах безумия и бунта против всего мира, всех законов, даже против несправедливости Бога. И победа Иова, возвратившего себе богатство, здоровье, загубленных детей, не случайна, ибо абсурд яростного взывания и дерзновения человека, согласно Шестову, и есть мудрость человеческая перед Богом. Лит.: Шестов Л. Соч.: В 2 т. М., 1993; Он же. Sola fide — Только верою. Париж, 1966; Он же. Киркегард и экзистенциальная философия. М., 1992; Бердяев Н. А. Лев Шестов и Киркегард // Современные записки. Париж. 1936. № 62.
Борьба за существование	одно из осн. понятий в теории эволюции. Так Дарвин называет обнаруженный Мальтусом (см. Мальтус) факт, что из производимых на свет живых существ способны приспособиться к жизни лишь те, чьи конституция, способности, инстинкты и т. д. соответствуют условиям существования, но особенно те, которые в состоянии победить в борьбе. Результатом является выживание наиболее приспособленных, т.е. естественный отбор.
Брак	социально одобренный союз мужчины и женщины, заключаемый для сексуального, межличностного общения, совместного воспитания детей, сотрудничества в организации быта и досуга. Главная причина его существования в обществе – дети. И древнейшие табу, и современные юридические и нравственные нормы брака обеспечивают такие условия, в которых родители знают и воспитывают своих детей, а дети знают своих родителей и могут пользоваться их помощью и поддержкой. Формы брака исторически изменчивы. В первобытную эпоху существовал групповой брак, когда каждый мужчина определенной группы племени считался мужем каждой женщины другой его группы. При полигамном браке один мужчина находился в браке с несколькими женами (встречается и сегодня в ряде мусульманских стран Азии и Африки). У некоторых племен бытует и поныне пережиточная форма полиандрического брака – сожительство нескольких мужчин с одной женщиной или нескольких женщин с одним мужчиной. Подавляющее большинство современных жителей Земли предпочитает моногамную форму брака – союз одного мужчины с одной женщиной, наиболее соответствующий потребностям и возможностям человека как личности. В последние десятилетия в Америке и странах Западной Европы появились альтернативы моногамному браку – групповые («браки коммун»), открытые (допускающие супружескую неверность по соглашению между супругами) и пробные (заключаемые на некоторое время без юридического оформления) браки. Преимущество таких браков не доказано. Напротив, все данные говорят о том, что именно полноценный моногамный брак, в отличие от фиктивного, является условием сохранения и развития личности, поскольку, как правило, его отличает атмосфера любви и уважения, способность супругов к сотрудничеству в решении жизненных проблем, к духовному взаимообогащению.
Брахман	(санскр. – священная сила) - 1) В древнеиндийской религиозной и философской литературе – духовный Абсолют, безличное духовное начало мира, из которого происходит все остальное. Конкретный проявленный мир возникает из Брахмана и растворяется в нем. Он объективен, но лишен причинно-следственных характеристик и пространственно-временных координат. Постижим только высшей религиозной интуицией, непосредственным озарением, внелогическим усмотрением. Невыразим в ограниченной человеческой речи, способной отображать лишь частности, поэтому даваемые ему определения являются отрицательными (апофатическими): он не то, не то и не это. Брахман – чистое бытие, совпадающее с чистым сознанием: его внутренним саморазличением и самосознанием является Атман, что позволяет строить высказывания типа «Атман равен Брахману», т.е. Атман выступает субьективным аспектом этого вечного и лишенного формы духовного начала. К фундаментальным качествам Брахмана принадлежит не только сознание, но и вечное блаженство (ананда). Со времени упанишад спекуляции об отношении Брахмы к самости (см. Атман) отдельного существа составляют главную тему веданты. 2) Член высшей жреческой касты в Индии. В философской литературе термин «брахман», взятый в этом смысле, практически не употребляется, поэтому в словаре речь везде (если специально не оговаривается) идет о Брахмане как духовном Абсолюте.
Брахманизм	(учение брахманов, священников) – господствующая религия в Индии, выступающая в настоящее время в форме индуизма; в своих догмах эта религия восходит к ведам, хотя между ними существует большое расхождение. В брахманизме имеются различные направления: монотеизм, пантеизм и даже атеизм. Как мировоззрение брахманизм представляет собой эволюционизм (см. Эволюция): мир создается Брахмой из несотворимого и непреходящего первовещества (пракрити) и в вечном круговороте снова превращается в эту первоматерию. Брахманизм включает в себя шесть ортодоксальных систем: миманса и веданта, санхья и йога, вайшешика и ньяя (см. Индийская философия). Однако, несмотря на осн. требование брахманизма – соблюдать и уважать принцип кастовости, и в особенности высокого положения касты брахманов, – для него характерна терпимость по отношению к др. политическим и теоретическим убеждениям.
Брахмачарья	принцип целомудрия. Означает чистоту помыслов, слов и дел всегда и при всех обстоятельствах. Этимологически «брахмачарья» – это стремление к Брахме (Богу и Ведам) и путь воздержания. В обычной жизни это пугь безбрачия, который обязателен для тех, кто изучает Веды и посвятил себя исключительно познанию Бога. Кроме того, с безбрачием связаны все иные виды самоограничения. Строгий половой самоконтроль, предписываемый брахмачарьей, не может держаться на простом подавлении естественных склонностей, поэтому ищущий проходит сложный путь обуздания всех своих чувств и помыслов, в результат чего плотская любовь заменяется более высокой любовью к Богу.
Брейнсторминг	(«мозговой штурм») — один из эффективных методов стимуляции творческого мышления, разработанной А. Осборном. Широко применяется для решения сложных проблем, особенно технических изобретений.В основу данного метода положен принцип разведения во времени двух фаз творческого процесса: генерирования идей и их критической оценки, которые обычно бывают слиты. В классическом «мозговом штурме» группа специалистов делится на две команды: генераторов и критиков. Участники «мозгового штурма» должны придерживаться следующих правил: 1) строго соблюдать двухфазность процесса; 2) предлагать как можно больше идей; 3) настраиваться на генерирование самых «диких предложений»; 4) не претендовать на «авторство» какого-либо решения, считать все высказанные идеи достоянием команды. За соблюдением этих достаточно жестких правил следит специально обученный (или прирожденно-способный к этому) ведущий, от которого во многом зависит окончательный успех. Было установлено, что наилучшая продуктивность в использовании данного метода достигается при решении изобретательских задач. А также тех, которые имеют одно правильное решение. При этом эффективность метода возрастает is научных коллективах, в составе которых есть полный набор основных научных ролей: эрудит, критик, генератор, систематизатор, а также в группах, состоящих из специалистов, работающих в смежных областях и дополняющих друг друга по своим знаниям и профессиональному опыту.
«Бритва Оккама»	методологический принцип, сформулированный средневековым англ. философом и логиком У. Оккамом и требующий устранения из науки всех понятий, не являющихся интуитивно очевидными и не поддающихся проверке в опыте: «Сущности не следует умножать без необходимости». Оккам направлял этот принцип против распространенных в то время попыток объяснить новые явления введением разного рода «скрытых качеств», ненаблюдаемых «сущностей», «таинственных сил» и т.п. «Б. О.» может рассматриваться как одна из первых ясных формулировок принципа простоты, требующего использовать при объяснении определенного круга эмпирических фактов возможно меньшее количество независимых теоретических допущений. Принцип простоты проходит через всю историю естественных наук. Многие крупнейшие естествоиспытатели указывали, что он неоднократно играл руководящую роль в их исследованиях. В частности, И. Ньютон выдвигал особое методологическое требование «не излишествовать» в причинах при объяснении явлений. Вместе с тем понятие простоты не является однозначным (простота в смысле удобства манипулирования, легкости изучения, простота допущений, лежащих в основе теоретического обобщения; независимость таких допущений и т.д.). Неочевидно также, что само по себе стремление к меньшему числу посылок непосредственно связано с повышением эмпирической надежности теоретического обобщения. В логике стремление к «экономии исходных допущений» выражается в требовании независимости: ни одна из принятых аксиом не должна выводиться из остальных. Это относится и к принимаемым правилам вывода. С «Б. О.» определенным образом связано и следующее обычное требование к доказательству: в числе его посылок не должно быть «лишних утверждений», т.е. утверждений, не используемых прямо при выведении доказываемого тезиса. Это требование «экономии посылок» не является, конечно, необходимым. Оно не представляется также достаточно ясным и не включается в само определение доказательства. Доказательство с «излишними» или чересчур сильными посылками в каком-то смысле несовершенно, но оно остается доказательством.
Будда	(от санскр.-пробуждать, познавать, бодрствовать): человек, обладающий пробужденным, просветленным сознанием. Собственное имя Будда принадлежит основателю религиозно-философского учения буддизма царевичу Сиддхаргха Гаутама, происходившему из аристократического рода Шакья. Он жил предположительно в 6 – 5 вв. до н.э. По легенде, предсказатель обещал маленькому принцу коренное изменение его жизни при столкновении со злом мира, и родители сделали все, чтобы уберечь сына от лицезрения оборотной стороны бытия. Однако, будучи уже взрослым, окруженным любовью и роскошью человеком, Сиддхаргха Гаутама все же встретился однажды с видом смерти, болезни и страдания. Тогда в 29 лет он стал отшельником, покинул родных и богатство, чтобы найти истину, избавляющую человечество от страданий. В 35 лет в ходе длительной семинедельной медитации ему открылась, истина, он стал буддой, т.е. просветленным. В течение сорока пяти лет, Будда проповедовал свое учение об избавлении от страданий. Предание приписывает ему способность всевидения и всеслышания, умение летать по воздуху и спускаться глубоко под землю, принимать любой облик, а также иные волшебные качества. Нарицательное имя «будда» относится ко всякому просветленному человеку, сумевшему угасить свои желания и страсти и следующему по нравственному пути Гаутамы Будды. Соответственно буддийской мифологии во Вселенной происходит своеобразный круговорот будд: одни умирают, другие воплощаются и приступают к выполнению своих нравственных обязанностей. Они воплощаются параллельно в разных мирах, и их всех никто не знает, кроме Гаутамы., До Гаутамы на земле существовало 27 будд, он является 28-м, а за ним должен последовать Майтрейя как будда грядущего Мирового периода.
Буддизм	одна из трех мировых религий, проповедующая избавление от страданий путем отказа от желаний и достижение "высшего просветления" - нирваны. В центре Б. – учение о 4-х благородных истинах: 1. Существует страдание, 2. Его причина, 3. Состояние освобождения и 4. Путь к нему. Страдание и освобождение – субъективные состояния и одновременно некая космическая реальность. Страдание – состояние беспокойства, напряженности, эквивалентное желанию, и одновременно пульсация Дхарм; освобождение (Нирвана) – состояние несвязности личности с внешним миром и одновременно прекращение волнения Дхарм. Буддизм отрицает потусторонность освобождения; в буддизме нет души как неизменной субстанции, человеческое «я» отождествляется с совокупным функционированием определенного набора дхарм, нет противопоставления субъекта и объекта, духа и материи, нет бога как творца и безусловно высшего существа. В ходе развития буддизма в нем постепенно сложились культ Будды и бодхисатв, ритуал, появились сангхи (монашеские общины) и т. д. Для избавления от страдания надо пройти Благородный восьмистадийный Путь. Зародилось в Индии в 6-5 вв. до н. э. как одно из учений этического плана, в 3 в. до н.э. провозглашается официальной религией. Основателем учения был Сиддхартхой Гаутамой. Основные направления: хинаяна и махаяна. Расцвет буддизма в Индии 5 в. до н. э. начало 1-го тыс. н. э.; распространился в Юго-Восточной и Центральной Азии, отчасти в Средней Азии и Сибири, ассимилировав элементы брахманизма, даосизма и др. В Индии к 12 в. растворился в индуизме, сильно повлияв на него. Выступил против свойственного брахманизму преобладания внешних форм религиозной жизни (в т. ч. ритуализма). Буддизм никогда не знал ни единой церковной организации (даже в рамках одного государства), ни других централизующих социальных институтов. Единственным общим для всех буддистов правилом является право хранить три Драгоценности (три-ратна): Будду, Дхарму и сангху, что и передавалось из поколения в поколение практически по всем странам Южной, Восточной и Центральной Азии, а в 20 в. Северной Америки, Европы, России. Цель верующих – достижение нирваны, блаженного состояния прозрения и освобождения от оков своего «я», мира и бесконечного круга рождений, смертей и новых рождений в цепи новых жизней. Согласно этому учению, все в мире «преходяще, не имеет самости (постоянной субстанции), а поэтому полно скорби (неудовлетворенности)». Каждое отдельное существо представляет собой преходящую комбинацию действующих жизненных сил, которые, согласно вечным законам, возникают и снова исчезают в функциональной зависимости друг от друга (дхарма). Постольку ни одно злое или доброе дело не проходит бесследно, то каждый поток индивидуальной жизни (видимая личность), как этого требует карма, после смерти находит продолжение в потустороннем существовании. Моральные поступки ведут к очищению, совершающемуся путем прохождения через отдельные ступени; познание и преодоление жажды (стремления к жизни) ведет к освобождению (см. Нирвана). Старое плюралистическое учение о спасении (хинаяна, т.е. «малая колесница») со временем развилось в монистическую махаяну («большая колесница»); дхармы не имеют действительного значения, в реальности существует только непостижимая шунья (пустота), которая тождественна с нирваной и только под влиянием иллюзии проявляется как мир в его многообразии (см. Индийская философия). Активистская этика махаяны считала, что высшим идеалом для ученика Будды должен быть не архат (святой) с его стремлением достигнуть спасения для себя самого, а боддисатва (будущий наместник Будды), который ставит своей целью бескорыстной любовью ко всем существам вести других к спасению. Ок. 1200 влияние буддизма в Индии начало падать, но в форме хинаяны сохранилось на Цейлоне и в восточных районах Индии, а также (в форме махаяны) в Китае, Японии, Тибете, Монголии и Гималаях. Почти во всех направлениях буддизма имеются монашеские ордена, члены которых выступают для мирян учителями и священнослужителями. Однако за вычетом этих общих черт многочисленные направления современного буддизма демонстрируют разнообразие как верований, так и религиозной практики. В своем классическом варианте (тхеравада, «школа старейшин», или хинаяна, «малая колесница») буддизм представляет собой главным образом философию и этику. См. также Дхьяна.
Будущее	один из трех (наряду с настоящим и прошлым) модусов времени, концептуальное содержание которого может быть осмыслено через его отношение к вечности универсума, к историческому становлению родовой (социокультурной) жизни людей и опыту духовного самосознания индивидов. С момента пробуждения духовного самосознания людей образ Б. имплицитно присутствует в представлениях о времени и вечности. Мифология мучительно вырабатывала картину времени через его отношение к тому, что предшествовало возникновению мира, космоса, вещей и людей. Необходимость возврата к истокам бытия диктовалась родовым способом существования — потребностью непрерывного преобразования природных вещей в предметы культуры. Абсолютным условием этой непрерывности были и остаются ныне потребление предметов культуры людьми и потребность повторения процесса, т. е. возврат к началу. “А “начать” что-то можно только, если ты знаешь о “происхождении”, если знаешь, как это что-то возникло в первый раз” (М. Элиаде). В конечном счете в самой мифологии образуются три слоя, между которыми устанавливается единое структурно-генетическое отношение. Космогонический миф пытается разрешить загадку “самого начала” времени, когда ничего еще не было — ни неба, ни земли. Сакральный миф рассказывает о происхождении “родовой” жизни людей, т. е. предков каждого рода и того способа жизнедеятельности, который был завещан ими, воспроизводится во все времена и потому должен повторяться и впредь (“в будущем”). И, наконец, профанный миф повествует о происхождении всего, что искажает и оскверняет заветы предков — о происхождении жадности и зависти, зла и несчастья, болезней и смерти. Во взаимосвязанном отношении Хаоса и Космоса, упорядоченной устойчивости родовой жизни и нежелательности дисгармоний, грозящих гибелью рода, еще неотчетливо просвечивают и вечность, и все три модуса времени. Античная философия проясняет мифологическую картину времени и вечности и метафорически, и категориально. В основе космогонической картины универсума оказывается отношение Хаоса и Космоса. И тот и другой образ получают двоякое истолкование. Метафора Хаоса сводит в единый концепт многообразие представлений об ужасающей и внутренне неразличимой бездне, из которой является все упорядоченное и оформленное и куда оно в конечном счете возвращается, утрачивая форму и рассеиваясь без остатка. Метафорический образ вечности оказался немыслимым вне отношения к рождающемуся из нее времени Но столь же амбивалентные характеристики выявились и у Космоса, т. е. того мирового порядка, который, по воззрениям восточных мыслителей, существует временно и иллюзорно, а по воззрениям западных — реально и бесконечно. Как говорил о природе Гераклит, “этот порядок... всегда был, есть и будет вечным огнем, мерами возгорающимся и мерами затухающим”. Столь же двойственный смысл обнаружился и в категориальном соотношении времени и вечности. По Платону, вечность всегда только “есть”, а потому она всегда пребывает тождественной и неподвижной; время же — это “движущееся подобие вечности”, несовершенное, склонное лишь к возникновению и становлению или к прохождению и исчезновению, ибо и то и другое суть движения (“Тимей”). Непременным условием такого взгляда на вечность является у Платона представление об идеальной природе Космоса, как живого и самого совершенного существа, и о бессмертной душе, способной к перерождению в разных живых существах; время поэтому — всего лишь “мелькание” вечности (которая “есть”) сквозь “было” и “будет” времени. Аристотель совсем поиному рассматривает отношение времени и вечности. Вечность у него не имеет прямого отношения ко времени: она связана с непрерывным, совершенным и бесконечным круговым движением звезд. Связано с движением и время (где нет движения, там нет и времени). Но время опосредовано еще и чувственным переживанием, душой, восприятием того, что имеет место “сначала” и “потом”. Но главное отличие представления о времени у Аристотеля связано с введенной им особенной единицей времени, условно обозначенной им как “теперь”. “Теперь” — это граница между прошедшим и Б. Мы распознаем время, “когда разграничиваем движение, определяя предыдущее и последующее... Мы разграничиваем их тем, что воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними — нечто отличное от них; ибо когда мы мыслим крайние точки отличными от середины и душа отмечает два “теперь”, тогда это именно] мы и называем временем” (“Физика”). Говоря иначе, у Платона “настоящее” — только миг, только “просвет”, через который просвечивает его подлинный носитель — вечность, в то время как у Аристотеля “настоящее” — это уже собственный модус времени, своеобразный интервал между двумя “теперь”, каждое из которых связано с другими модусами — прошлым и будущим. В первом случае время всего лишь иллюзия, ибо, как отмечает Аристотель, если время складывается только из “было” и “будет”, то одного из них уже нет, а другого еще нет, а то, что слагается из несуществующего, не может быть причастным существованию. Во втором случае время оказывается реальностью и притом во всех его трех модусах. Итак, уже с первых шагов духовного становления человечества складываются две существенно различающиеся картины времени — мифопоэтическая по своему внутреннему существу, т. е. представленная с т. зр. вечности и идеализированная мыслью в ее движении “сверху вниз” (у Платона); и реалистическая по истокам, но метафизическая по замыслу, представленная с т. зр. времени и реализованная мыслью в ее движении “снизу вверх” (у Аристотеля). В средние века в картину времени и его модусов были внесены две принципиально важные идеи, образовавшие в сочетании с двумя предшествующими образами времени динамически напряженный континуум. Трагический опыт крушения античной цивилизации вынудил мыслителей первых веков средневековой эпохи начать переосмысление времени “снизу”, с реальности, но реальности внутренне противоречивой (“греховной”) и поэтому требующей понимания с наивысшей, предельно идеализированной, вбирающей в себя все концы и начала позиции. Такой абсолютной точкой отсчета и стала идея вечного Бога, причастного к истории космоса и временным судьбам людей. Вечность впервые оказалась не просто сопричастной времени, она непосредственно включилась во внутреннее содержание времени, определив собою последовательность основных мировых событий (сотворение мира “из ничего” и человека “из праха земного”, грехопадение человека, явление Богочеловека в мир людей, приближение человеческой истории к концу и неотвратимость Страшного суда). История человеческого рода из слепой и стихийной оказалась пронизанной единым смыслом, доступным человеческому разумению духовным замыслом и необратимостью. Движение человеческой мысли “снизу вверх” достигло предельной высоты и сомкнулось с духовной благодатью, направленной на человека, т. е. с движением “сверху вниз”, воплощенным в истории. Принципиально новый прорыв происходит в эту эпоху и на другом конце отношения времени и вечности — на том полюсе, который представлен переживающим и осознающим свое бытие индивидом. Здесь, напротив, находящаяся в поиске мысль начинает движение “сверху”: признание вечно существующего Бога дает средневековому мыслителю единственную устойчивую опору в его размышлениях о бренности земного бытия. Но в этом движении “вниз” сразу же обнаруживается кардинальное различие, истоки которого уходят в античность, к идеям Платона и Аристотеля. У Августина Бог — абсолютная точка отсчета, творец не только человека и всего мироздания, но и времени. Это означает, что не только начало, но и конец человеческого бытия предопределены божественным провидением и никакие случайности не в силах изменить будущее человека. “Кто станет отрицать, что будущего еще нет? — спрашивает Августин. — Но в душе есть ожидание будущего. И кто станет отрицать, что прошлого уже нет? Но и до сих пор есть в душе память о прошлом. И кто станет отрицать, что настоящее лишено длительности. Оно проходит мгновенно... Длительно не будущее время — его нет; длительное будущее — это длительное ожидание будущего. Длительно не прошлое, которого нет; длительное прошлое — это длительная память о прошлом” (“Исповедь”). Совершенно другую картину времени и его модусов рисует Боэций. У Боэция Бог не единственная точка отсчета. Кроме Бога, носителя вечности, есть еще и “хаотическая материя”, которая существует бесконечно и которую Бог упорядочивает, но не творит “из ничего”. Поэтому и “внизу”, там, где живут и действуют люди, кроме божественного провидения (вечного и напряженного плана универсального миропорядка), есть еще и судьба, как та космическая сила, которая соединяет случайности, частные и преходящие движения, людские желания и поступки в некоторое “подвижное сплетение и временной порядок”. Бесконечно, по Боэцию, и время, и не только в прошлом и Б.: оно дискретно по природе, составляясь из множества отдельных точек — моментов прошлого, настоящего и Б., которые последовательно переходят друг в друга. Б. поэтому есть у всех вещей, правда, в каждый момент оно связано с судьбой и поэтому недоступно. Недоступно Б. и человеку. Но у человека, обладающего разумом, есть знание о благе, и поэтому он способен различить, что хорошо и что плохо, т. е. обладает свободой воли и ответственностью перед самим собой за свои поступки (“Утешение философией”). Оценку полноты и достаточности своих позиций дают сами философы. Августин в отчаянии восклицает: “Горит душа моя понять эту запутаннейшую загадку. Не скрывай от меня, Господи Боже мой, добрый Отец мой, умоляю Тебя ради Христа, не скрывай от меня разгадки”. Боэций же, ожидая, как в свое время Сократ, исполнения смертного приговора, написал свою “исповедь-завещание” как свидетельство правоты и силы свободного духа, подтверждаемых собственной жизнью и смертью. Для понимания того, как изменялась картина Б. в условиях нового времени, включая XX в., необходимо учесть три первостепенных новации. 1. Новое время свело представление о вечности с космической и божественной высот, связав его с феноменом духа. Концептуальные определения вечности оказались в принципе сохраненными, но так или иначе связанными с многообразием форм человеческого бытия (дух народа, дух законов, дух истории, мировой дух, цельная в себе коллективность, единство идей, способность к мышлению и т. д.). Анализируя слова Ницше “Бог мертв”, Хайдеггер усматривает их смысл в том, что Бог самими верующими “унижается до высшей ценности”. “Сфера сверхчувственного — сущего самого по себе — уже не стоит над головами людей, как задающий меру свет. Весь небосвод стерт. Целое сущего как такового, море, до дна испито людьми... До конца испитое сущее опрокинуто теперь как объективное вовнутрь присущей субъективности имманентности”. Итак, вечное как бы опускается с невообразимой высоты на землю, оставаясь, однако, непостижимостью, требующей трансцендентального видения, выходящего за пределы ценностного рассмотрения действительности. Слова Хайдеггера об унижении Бога становятся понятными, если вспомнить, что в едином ряду “высших ценностей” размещается и человек, и свобода, и красота, и многое другое. 2. В качестве основной и существенной характеристики времени ныне рассматривается длительность, по отношению к которой феномен последовательности (одного после другого) оказывается вторичным; противостояние платоновской и аристотелевской традиций понимания “настоящего времени” смещается отныне в принципиально другую, уже не “вертикальную”, а “горизонтальную” плоскость. Кант эту труднейшую работу осуществляет на субъективном уровне, Гегель — на объективном. Время, по Канту, “не есть что-то объективное и реальное, оно не субстанция, не акциденция, не отношение, а субъективное условие по природе человеческого ума, необходимое для координации между собой всего чувственно воспринимаемого... Ведь мы координируем субстанции и акциденции как по одновременности, так и по их последовательности только через понятие времени”. Наиболее важным в субъективном смысле оказывается это указание на “мы”, на необходимость координации “нашей” чувственности и “одновременность”, предполагающую согласование некоторого множества умственных “теперь”. Критикуя Канта, Гегель подчеркивает, что вещи сами представляют собой “временное”, их объективным определением является то, что они таковы. “Длительность есть всеобщее этого “теперь” и всех других “теперь”, есть снятость этого процесса вещей”. Т. о., понятие “длительность” становится не только социально-психологическим, но еще и исторически объективным феноменом, развертывающимся во всех своих модусах, в том числе и на уровне “настоящего времени”. 3. На уровне модусов времени полнота представлений все более зависит от понимания возможностей — тех, которые были, но оказались нереализованными; существующих сейчас и порождающих всю гамму переживаний; и, наконец, тех, которые еще отсутствуют, но детерминируют саму потребность проектирования родового будущего. Эволюция представлений о модусах времени в их отношении к вечности позволяет понять современную ситуацию с ее существенно возросшими возможностями прогнозирования и проектирования ближайшего Б. и практически полной утратой понимания того, куда идет род человеческий. Как это ни удивительно, но на уровне массового, научного и даже философского представления о модусах настоящего и Б. господствует традиция, идущая от Платона. По мнению Э. Фромма, настоящее — это “точка, где прошлое встречается с будущим, это станция на границе двух времен, соединяющая их и качественно ничем от них не отличающаяся” (“Иметь или быть”). Именно на этом концептуальном основании вырастает представление о том, что Б. существует в настоящем, в его возможностях и субстанциональных предпосылках. Из этого же основания вытекает и другая идея — о принципиальной познаваемости Б. и даже о возможности особой науки — футурологии. И, наконец, на этом же базисе выстраиваются проекты радикальных преобразований социальной жизни людей, как правило, оказывающиеся в конечном счете утопиями. Пока традиция настоящего, как мгновения между прошлым и Б., оправдывалась космическим или божественным пониманием вечности, ее иллюзорность не была очевидной. Более того, она была исторически и метафизически продуктивной. Но в условиях современности она стала анахронизмом. Никакая “диалектика прошлого, настоящего и будущего” не в состоянии скрыть факт их принципиальной несоразмерности: настоящее рассматривается индивидуально-психологически (этим, кстати, объясняется живучесть данной традиции), тогда как прошлое и Б. понимаются уже с социокультурной т. зр. Настоятельной необходимостью нашего столетия становится переосмысление модусов времени в соответствии с традицией, идущей от Аристотеля и допускающей длительность как в субъективном, так и в объективном смысле для всех модусов времени. Именно эту традицию в наше время обосновывают под разными углами зрения Бергсон и Гуссерль, Хайдеггер и Сартр. Но с этой единой социокультурной т. зр. все три модуса времени качественно отличаются друг от друга и требуют специфически-философского подхода — историософского, онтологического и аксиологического. Исходным для единого социокультурного понимания модусов времени является наличное бытие всего множества сосуществующих поколений, всех ныне живущих индивидов, непосредственно переживающих свое отношение друг к другу, к своему живому прошлому, к своей судьбе и тем перспективам, которые они находят в окружающем их мире. Говоря иначе, модус настоящего времени приходится брать не абстрактно (отвлекаясь от вчерашнего дня и возможностей, ожидаемых завтра), а конкретно, т. е. вместе с живой памятью о ближайшем прошлом и теми наличными возможностями, из которых строится ближайшее Б. Такое настоящее время переживают люди, жизнь которых началась в XX в. и все перипетии которого без остатка занимают их память, волю и ожидания. По существу т. н. ближайшее прошлое и ближайшее Б. являются такими же уровнями социо- культурного настоящего, какими для модуса прошлого выступают, по Ф. Броделю, быстротечные (событийные) структурные реальности на самом верхнем уровне, более долговременные на социально-экономическом и почти вневременные на самом глубинном уровне (“Структуры повседневности”). В социокультурном смысле тезис “Прошлого уже нет” относится к тому времени, когда не остались в живых те индивиды и те поколения, которые непосредственно структурировали язык и культуру, социальные институты и технику своей эпохи. Онтологически прошлое как таковое является поэтому всего лишь исторической реальностью, которую мы реконструируем гносеологически по ее следам. Без освоения прошлого немыслимо наличное бытие людей, и поэтому суть отношения настоящего к прошлому заключена в их событийности, реализуемой через вопрошание. В том же социокультурном смысле тезис “Будущего еще нет” тоже должен быть осмыслен со всей серьезностью. Если ближайшее Б., которое всегда есть в наличных возможностях, концептуально относится к настоящему времени, то Б. как таковое небытийственно в принципе в отличие от событийности прошлого и бытийственности настоящего. Для понимания такого отдаленного Б., наличных возможностей которого либо еще нет, либо они еще не осмыслены массовым сознанием, исходной позицией является реальная жизнь людей с их заботой и судьбическими ожиданиями Онтологически Б. как таковое становится поэтому проективной реальностью, вступающей в аксиологическое отношение к настоящему и прошлому. Гносеологически такое Б. не дано ни в чувственном опыте, ни в рассудке. Будучи непостижимым с позиций познавательных форм, ориентированных на прошлое и настоящее, такое знание приходится подвергать деконструкции: отношение к родовому Б. слишком ответственно, чтобы доверять его проектирование наличному знанию, полному разноречий, обманчивых иллюзий и угрожающих людскому благополучию утопий. Опыт духовного самосознания индивидов настоятельно требует, т. о., четкого разведения двух способов понимания Б. — психологического, которое сводит феномен настоящего времени к мгновению, а все предстоящее делает квазибудущим, и философского, которое вводит идею социокультурной длительности в каждый из трех модусов времени. Б. в этом случае оказывается такая проективная реальность, целостный образ которой приходится формировать не только изначально, но еще и с учетом всего общечеловеческого опыта. “Именно незнание будущего есть необходимое условие человеческой свободы и тем самым ответственного действия” (В. Хесле).
Будхи, буддха	(санкр.): мудрость, совершенное знание или понимание, которые могут быть переданы другим в процессе обучения. Один из высших аспектов человеческой природы, заключенный в Монадической троице (Атма, Буддхи, Манас), где Атма – воля ума, дух; Б. – персонификация любви, понимания; Манас – интеллект, ум, разум. По эзотерическим представлениям Б. есть Любовь, вызвавшая Вселенную к бытию; Любовь поддерживает ее, и она же приведет ее к совершенству и счастью. В то время как интеллект человека есть начало разъединяющее, поскольку различает Я и НЕ Я и сознает только самого себя, являясь началом борющимся, раздробляющим и само утверждающим. Любовь представляет собой противоположный аспект человеческой природы, где сфера Духовного начала проявляет себя через единство, переходящее от Я к МЫ, от эгоистического вектора, направленного вовнутрь, к вектору Любви противоположной направленности. Сердце человека является проводником буддхического аспекта, через который способность любить может трансформироваться в качестве прозрения, озарения, способности проникать в сущность вещей и явлений путем чувство – знания или высшей интуиции. Предельная осознанность жизни окружающих нас живых существ есть мудрость (буддхи); проявлением этой мудрости является также оценка значимости любого живого творения только с точки зрения его благополучия.
Буржуазия	(марксизм): общественный класс в капиталистических обществах, включающий владельцев капитала. Поэтому капиталист – прежде всего экономическая категория, а буржуазия – социальная. Немарксистские социологические подходы к социальной стратификации склонны не использовать данный термин прежде всего потому, что в ходе дебатов вокруг революции менеджеров в капитализме 20 в. встал вопрос о том, продолжает ли существовать и далее социальный класс, основанный на монопольном владении капиталом. В более широком смысле термин буржуазный часто употребляется при описании образа жизни среднего класса.
«Буриданов осел»	парадокс интеллектуального детерминизма, приписываемый фр. философу 14 в. Ж. Буридану. Согласно Буридану, при выборе одного из возможных решений воля контролируется разумом. Она действует лишь в том случае, если разум предпочтет одну из возможностей как наилучшую и даст импульс воле, которая и выберет эту возможность. Но если разум сочтет все имеющиеся возможности равноценными, то воля не будет действовать: осел, помещенный на равном расстоянии от двух одинаковых охапок сена, умрет от голода, ибо разум не сможет побудить его волю к выбору, ибо – при наличии равных мотивов – он никак не мог решить, какую охапку съесть сначала.
«Бхагавадгита»	(санскр. Bhagavadgita — «Песнь Господина мира») — авторитетнейший и популярнейший памятник индуизма, сочетающий многообразие идей с силой художественной экспрессии, включенный в корпус «Махабхараты» и содержащий 18 глав и более 700 стихов. «Б.» складывалась, вероятно, постепенно, но основное ее ядро восходит, видимо, к кон. I тыс. до н.э. — раннему этапу становления культа Кришны (главного воплощения Вишну) — и построена в виде диалога Кришны с героем Пандавов Арджуной. Мировоззренческое содержание «Б.» можно охарактеризовать как адаптацию монистического учения Упанишад к задачам индуистской «теософии»: Кришна является Атманом всех существ, пребывающим в их «сердце», их началом, концом и серединой, а Брахман — вместилищем того «семени», из которого он производит все сущее. В «Б.» принципы и ключевые понятия ранней санкхьи и йоги (двух из шести ортодоксальных систем инд. философии) переосмысливаются в контексте персонифицированного панэнтеизма. «Б.» как первый опыт широкой популяризации эзотерического наследия брахманизма выдвигает универсалистские принципы: каждый член индуистского общества должен следовать своей дхарме, и перед ним открыты три пути достижения высшей человеческой цели: «путь познания», соответствующий брахманическому гносису, «путь действия» — совершение предписанных действий ради самого предписания, а не ради «плодов», и «путь преданности» — эмоциональное «растворение» адепта в Божестве; этот путь объявляется наиболее эффективным. Установка на повышение конкурентоспособности индуизма перед лицом активной миссионерской деятельности буддизма представляется в «Б.» очевидной. На «Б.» составлены многочисленные комментарии, самый ранний принадлежал Шанкаре. The Bhagavadglta with an Introductory Essay Sanskrit Text, English Translation and Notes by S. Radhakrishnan. Bombay, 1975. Семенцов B.C. Бхагавадгита в традиции и современной научной критике. М., 1999.
Быт	сфера внепроизводственной социальной жизни, в которой осуществляется воспроизводство жизненных сил человека, удовлетворяются его материальные и духовные потребности. Она включает питание, отдых, общение, лечение, семейную жизнь людей, а также потребление духовных благ, любительские занятия, развлечения. В широком смысле слова быт – это повседневная жизнь людей вне работы.
Бытие	1. Философское понятие, обозначающее существующий независимо от сознания объективный мир, материю. 2. Наиболее общее и абстрактное понятие, обозначающее существование чего-либо вообще. В этом случае Б. следует отличать от реальности, существования, действительности и т. д. как более конкретных и глубоких характеристик объективных процессов и явлений. Бытие обладает различными уровнями: органическая и неорганическая природа, биосфера, общественное Бытие, объективно-идеальное Бытие (ценности культуры, общезначимые принципы и категории научного знания и др.), Бытие личности. С гносеологической точки зрения бытие — один из конструктов сознания, его абстрактных объектов, продукт самополагания сознанием своего собственного содержания в качестве отчужденного от себя и самостоятельного «в себе» объективного продукта. Содержанием бытия является, прежде всего, объективный, «внешний мир», данный в чувственном опыте субъекта познания. Этот вид бытия часто называется «материей». Другим видом бытия является объективированный «внутренний мир» субъекта, опыт его саморазличений, идентификаций и рефлексии. Этот вид бытия называется «психикой». Различают также имманентное (сознанию) и трансцендентное бытие. Имманентное бытие суть все то, что может быть или является результатом объективирования содержания чувственной или рациональной сфер сознания. Соответственно, это чувственно-наблюдаемая (материальная) или трансцендентальная, умопостигаемая реальности. Все, что выходит за пределы возможностей и разрешающих способностей чувственной и рациональной ступеней сознания и, тем не менее, может обладать существованием, называется трансцендентной реальностью (Бог, мир религиозной реальности и т. п.). Трансцендентная реальность создается актом веры, а способами контакта с ней и удостоверения ее существования выступают не общезначимые познавательные процедуры, а внутреннее субъективное переживание, откровение, экстаз, мистические видения и оккультная практика. Среди важнейших видов бытия различают также мир вещей и мир идей (как проформ или возможностей мира вещей). Мир вещей изменчив, текуч, временен, пространственен. Мир идей, напротив, инвариантен, устойчив, вечен, внепространственен. Установить корреляцию между элементами этих двух миров — основная задача научного познания. Наконец, важнейшим различением в мире бытия выступают, с одной стороны, действительный, актуальный, реализованный мир и мир, состоящий из объективных возможностей, мир потенций. Очевидно, что действительный мир всегда есть лишь ничтожно малая часть реализации мира возможностей, обладающего абсолютной полнотой бытия. Проблемы бытия изучает философская дисциплина «онтология». Философский анализ данного понятия был положен в античности, его относят к представителям Элейской школы (Парменид и его последователи). При этом, в частности, необходимо проводить особое различие между реальным и идеальным бытием. Реальное бытие часто называют существованием, идеальное – сущностью. Реальное бытие – то, что сообщает вещам, процессам, личностям, действиям и т. д. их реальность; оно имеет пространственно-временной характер, оно индивидуально, неповторимо; идеальное бытие (в смысле идеи) лишено временного, действительного, опытного характера, ему не свойственно быть фактом; оно является строго неизменным (застывшим), существующим вечно (Н. Гартман). Идеальным бытием в этом смысле обладают ценности, идеи, математические и логические понятия. Платон видит в нем истинное, собственно «реальное» бытие. От бытия во всеобщем смысле (наличное бытие) отличают определенное бытие. В противовес многообразию всего изменяющегося, находящегося в становлении, бытием называют постоянное, пребывающее, тождественное во всем. В противоположность «видимости», которая часто понимается как «производное» от бытия, бытие считается истинным. Согласно элеатам, никакого становления нет, есть только бытие, неизменное, непреходящее, единое, вечное, неподвижное, постоянное, неделимое, тождественное самому себе; для Гераклита, напротив, не существует никакого застывшего бытия, а есть только постоянно изменяющееся становление. Для метафизиков «истинное» бытие заключено в трансцендентном, в вещи в себе. Бытием, наконец, называют совокупность всего сущего, мир в целом. В этом случае бытие является: 1) или всеобъемлющим понятием, т.е. наиболее широким по своему объему (т. к. оно охватывает любое отдельное бытие), но по своему содержанию беднейшим, поскольку оно не обладает никаким др. признаком, кроме признака «существования»; 2) или совершенно противоположным понятием; в этом случае оно простирается только на одну вещь, всеединство, и его содержание поэтому бесконечно; оно обладает всеми признаками, которые только возможны. В теологическом мышлении Бог является вечным творцом этого бытия (см. Творение), в метафизически-идеалистическом мышлении бытием объявляется дух, в материалистическом – материя, в энергетическом – энергия. Согласно современной онтологии, бытие – это идентичное во всем многообразии сущего. В др. понимании бытие (согласно формуле Аристотеля: to on ha on) и есть «сущее, поскольку оно является сущим», или сущее как таковое в его характеристике как сущего, следовательно, до его расчленения на отдельные вещи или предметы. Различают два способа бытия – реальность и идеальность, а в них три вида (модуса) бытия – возможность, действительность и необходимость. Говорят также и о «слоях бытия» (см. Учение о слоях). «Бытие – это последнее, о чем еще допустимо спрашивать. Но последнее никогда не может быть определено. Определять можно, только используя в качестве основы что-то другое, что находится позади искомого. Однако последнее таково, что за ним уже ничто не стоит» (N.Hartmann, Zur Grundlegung der Ontologie, 1941). Согласно Хайдеггеру, бытие возникает из отрицательности ничто, в то время как ничто позволяет сущему «погружаться», – благодаря этому раскрывается бытие. Для того чтобы раскрыться, бытие нуждается в том сущем, которое называется существованием (см. Экзистенциализм, Фундаментальная онтология). Бытие – «просека», которая открывает тайну сущего, делает его понятным. В этой функции раскрытия тайны и состоит, согласно Хайдеггеру, «смысл бытия». Подобный смысл может проявляться только в «наличности» человеческого существования, т.е. в раскрытии существования благодаря настроениям (см. Настроение). Смысл же существования заключается в том, чтобы позволить обнаружить бытие как «просеку» всего сущего. «Как же быть, если отсутствие принадлежности бытия к человеческой сущности и невнимательное отношение к этому отсутствию все более определяют современный мир? Как быть, если отвержение бытия человек все более переносит на сущее, так что он почти расстается с мыслью о принадлежности бытия к его (человека) сущности и на саму эту заброшенность пытается тут же набросить флер? Что делать, если все служит знаком того, что в будущем еще более решительно будет утверждаться эта покинутость со всем невнимательным к ней отношением?» (M. Heidegger, Was ist Metaphysik, 1949). У Сартра бытие является чистым, логическим тождеством с самим собой; по отношению к человеку это тождество выступает как бытие-в-себе, как подавленная, отвратительная умеренность и самодовольство. В качестве существования бытие теряет значительность, и переносить его можно лишь благодаря тому, что оно включает в себя ничто. Бытие впервые становится метафизической проблемой только там и тогда, где в разговоре употребляется связка (вспомогательное слово) «есть». В древних языках связки могло и не быть, а такое выражение (см. Предложение), как «hie leo» («здесь лев»), было вполне понятно, заменяя выражение «здесь есть лев» (подобные случаи еще и сегодня довольно часто встречаются в слав, и др. языках). Вопрос о том, что же означает то, что «есть» вещь, находящаяся перед глазами или имеющая место в качестве осознанной, не ставился.
Бытие-в-себе	в учении о познании независимость сущего от субъекта, в особенности от познания его со стороны субъекта. Между тем сущему как предмету свойственно бытие-для-меня, т. к. предмет может мыслиться только внутри отношения к познающему субъекту. Но наряду с бытием-для-меня сущее сохраняет бытие-в-себе, поскольку оно недоступно познанию. С точки зрения онтологии этого различия не существует, напротив, сущее-в-себе и сущее-для-меня снимаются в сущем как таковом. В экзистенциализме Сартра бытие-в-себе (etre en soi) характеризует само бытие. Бытие-в-себе означает: «Бытие есть то, что оно есть» («l'etre est се qu'il est»). Это бытие-в-себе (вещей) присуще всему, за исключением человека. Существует метафизическое отвращение к каждой вещи: вещи так отвратительно самоуверенны, так самостоятельны, так полны, так совершенны. «Человеческое бытие, бытие-для-себя есть страдающее бытие, в бытии образовалась трещина, в которую незаметно прокралось ничто. Поэтому появление человеческого существования означает, что... бытие ставится под сомнение и, следовательно, торжествует ничто» (E. Munier, Einfьhrung in die Existenzphilosophien).
«Бытиё и время»	основополагающая работа М. Хайдеггера, вышедшая в 1927 и с тех пор выдержавшая более двадцати изданий. Вся последующая проблематика хайдеггеровской философии явно содержится в этом труде. Центральный вопрос книги — вопрос о смысле бытия. Интерес к проблеме бытия был, по Хайдеггеру, утрачен в ходе развития новоевропейской философии, наступила эпоха «забвения» бытия со всеми вытекающими отсюда последствиями: господством массовой культуры и технической цивилизации, торжеством метафизики, искусственно разорвавшей мир на субъект и объект, утратой навыков бытийного мышления, выхолащиванием языка. Необходимо вернуться к бытию и создать новую, фундаментальную онтологию. Последняя не стремится выработать особое, всеобъемлющее понятие бытия, но намерена дать анализ основополагающих структур вопрошающей о мире экзистенции. Фундаментальную онтологию, из которой могут возникать все др. онтологии, нужно искать в экзистенциальной аналитике человеческого существования, причем проводить адекватный анализ человеческого бытия можно только с помощью феноменологического метода, в то время как методы антропологии, психологии и биологии не ухватывают бытийной проблематики экзистенции. В «Б. и в.» не говорится о человеке в традиционных формах сознания, субъекта, Я. Все это заменяет термин Dasein («вот-бытие», «здесь-бытие», «при-сутствие»), и человек рассматривается под новым углом зрения, как отмеченный собственным отношением к бытию. Но что такое бытие, остается неизвестным. Мы видим только разные области бытийствования. Камень есть, но не имеет отношения с самим собой. Человек же не только есть, но и развивает связь-отношение с самим собой, с себе подобными и со всем остальным миром. Он «имеет быть», его бытие задано ему. Dasein есть бытийствующее, которому его бытие преподнесено как задача. Dasein понимается исходя из своей экзистенции, из своей возможности быть самим собой или не быть самим собой. Либо человек выбирает самого себя и свой самобытный образ жизни, либо он живет в несобственном, в безличном, в анонимном существовании. Вводя далее категорию «бытие-в-мире», Хайдеггер разрубает гордиев узел старой проблемы («как субъект может выступить из своей внутренней сферы и достичь объекта «вовне»?»), исходя из того, что Dasein как бытие-в-мире уже находится вовне — в доверительно близком мире. Познание не является тем, что впервые создает связь субъекта с миром, что возникает из воздействия мира на субъект, или наоборот. Познание есть фундаментально заложенный в бытии-в-мире модус Dasein. Хайдеггер исследует основные онтологические характеристики Dasein: расположение, понимание и речь. Напр., расположение психологически понимается как просто настроение. Но можно увидеть этот феномен и как фундаментальный экзистенциал. Настроения могут портиться или меняться. Но это говорит лишь о том, что присутствие всегда уже настроено, эта настроенность предшествует встрече с другими, с окружающим миром. Это не внутреннее психологическое состояние, которое выплескивается наружу и отсвечивает на вещах и лицах. Настроение открывает бытие-в-мире как целое и делает возможным «настроенность на...». Человек всегда «задет», «затронут» миром, мир для него всегда уже «открыт» в этом смысле. Он может ему угрожать, волновать его, радовать. Все чувства и вся психология возникают потом, из этого способа бытийной открытости. Также и «понимание» в обыденном смысле есть лишь экзистенциальное производное от первичного понимания как способа существования бытия-в-мире. В психологическом смысле «понимать» — значит уметь справляться с ч.-л., быть на высоте. В онтологическом — это умение быть, возможность быть. Онтологически возможность более фундаментальна, чем действительность. Dasein есть возможность освобожденности для себя самого своего умения быть, быть в мире. Dasein не есть нечто наличное, что в придачу еще что-то может, чем-то способно быть, но оно первично есть бытие-возможность, оно каждый раз то, чем оно может быть. Эта «могущая» экзистенция открывает и весь мир в его возможности. Все открывается для понимания в своей служебности, применимости, полезности, негодности. Понимание всегда стремится проникнуть в возможности, потому что оно само по себе имеет экзистенциальную структуру, которую можно назвать планом, наброском. В этом смысле конституируемое экзистенциалом Dasein всегда больше того, что оно фактически есть. Поскольку оно есть то, чем оно становится или не становится, оно может, понимая, сказать себе: «Стань тем, что ты есть!» Понимание экзистенции есть всегда понимание мира. Понимание как набросок экзистенциально составляет то, что у Хайдеггера называется «смотрением присутствия». Смотрением как озабоченностью, оглядкой, заботливостью, как смотрением за бытием как таковым. «Смотреть» не означает только воспринимать телесными глазами. Для экзистенциального смотрения действительно только своеобразие видения, которое делает неприкрытым встречающееся сущее. Не только всякое смотрение есть в своем истоке понимание, но также и «созерцание», «мышление» производны от понимания. Феноменологическое усмотрение сущности также основано на экзистенциальном понимании. Всякое смотрение открывает мир, и в этом плане он всегда истолковывается. И, наконец, речь — это артикуляция понятности, она лежит в основании истолкования-изложения. Понятность бытия в мире выговаривает себя в качестве речи. Целокупность значений понятливости приходит к слову. Речь есть значимое членение понятности бытия-в-мире. Языкознание должно быть положено на онтологически изначальный фундамент. Речь — экзистенциально-онтологический фундамент языка. Анализ Dasein должен выполнить двойную задачу: изложить конституивные моменты бытия-в-мире и указать единство этих моментов, их взаимосвязь, т.е. исследовать проблему временности. Это единство характеризуется тремя феноменами: экзистенциальность (здесь-бытие всегда уже при своей способности быть); фактичность (Dasein всегда уже определено, согласовано с тем, куда оно заброшено, что от него не зависит и что оно обязано принять); падшесть (оно понимает себя исходя из того, чем оно не является, оно затеряно в известном ему бытийствующем). Все три характеристики собираются воедино в заботе. Интерпретация бытия Dasein должна стать изначальным фундаментом выработки основополагающего онтологического вопроса, она должна осветить бытие Dasein в его возможной собственности и целостности. Dasein, пока оно есть, всегда недостает еще чего-то, чем оно способно быть и будет. Недостает конца, смерти. В забегании вперед, в крайнюю возможность (бытие к смерти) Dasein возвращается к собственному былому. Оно есть свое былое. Оно может быть былым, поскольку оно есть будущее. Не прошедшее есть первичное для Dasein, но поступательное забегание вперед в еще не бытийствовавшее, но уже послушно принадлежащее мне — в мою смерть. Только потому, что Dasein может забегать вперед, т.е. быть будущим, оно способно возвращаться в былое и свое бывшее не терять, а удерживать. Только перед лицом смерти человек начинает понимать и ценить прошлое. Dasein, будучи временным, не оставляет свое былое позади, но им же и является сейчас, находится в настоящем, в фактичности. Этот феномен (бывшее-настоящее) называется временностью, а временность обнажается как смысл заботы. Падшесть же есть затерянность (потерянность) себя в настоящем. К временности Dasein необходимо принадлежит историчность. Научно-теоретический способ трактовки истории ориентируется не только на гносеологическое прояснение исторического постижения или логику формирования концепций историографического описания (Г. Риккерт), но также и на «предметную сторону». При такой постановке вопроса история доступна лишь как объект определенной науки. Первофеномен истории отодвигается в сторону. Сведения о том, как история способна стать предметом историографии, можно извлечь только из способа бытия всего исторического, из историчности и ее укорененности во временности. Анализ историчности Dasein должен, по Хайдеггеру, показать, что сущее не потому временно, что выступает в истории, но наоборот, оно экзистирует и способно экзистировать лишь потому, что в основании своего бытия оно временно. Первично исторично Dasein, вторично исторично внутримировое встречное, не только подручное средство, но и миро-окружающая природа как историческая почва. История не взаимосвязь движения изменяющихся субъектов, не свободнопарящая последовательность переживаний «субъектов». Историчен не безмирный субъект, исторично сущее, которое экзистирует как бытие-в-мире. Событие истории есть событие бытия-в-мире. С экзистенцией исторического бытия-в-мире подручное и наличное уже каждый раз втянуты в историю мира. «Б. и в.» по глубине и радикальности переосмысления основных проблем философии, по значимости и оригинальности раскрытия онтологического, бытийного уровня человека, по преодолению господствующих в философии эмпирических, психологических, антропологических методов исследования, по своему влиянию на европейскую филос. традицию является одной из самых радикально-революционных книг 20 в. Бытие и время // Пер. В.В. Бибихина. М., 1997; Бытие и время. Избранные параграфы // Мартин Хайдеггер. М., 1993 (пер. А.В. Михайлова); Sein und Zeit. Tubingen, 1963.; Мартин Хайдеггер, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни. Урал LTD, 1998.
«Бытиё и ничто»	произведение Ж.П. Сартра (1943, рус. пер. 2000), в котором систематически изложены основные положения атеистического экзистенциализма. Считая себя учеником Э. Гуссерля, Сартр пытается использовать феноменологию для создания целостной концепции бытия, в котором он выделяет два «региона»: бытие-в-себе (бытие феномена) и бытие-для-себя (сознание). Оба эти понятия изначально имеют антропологический характер, они обозначают человеческое поведение или инструменты человеческого поведения. Бытие-в-себе — это феномен, которого не коснулось человеческое сознание, оперирующее категориями «средства — цели», оно противоположно в отношении цели, не пассивно и не активно, не имманентно, коль скоро у него нет отношения «к-себе»; бытие-в-себе «приросло к себе», оно абсолютно наполнено собой, оно — «в-себе». В отличие от него, бытие-для-себя есть свободная деятельность, оно есть то, чем не является, и оно не есть то, чем является; свобода для-себя означает спонтанность его деятельности и необусловленность никакими причинами. Онтологический смысл сознания Сартр описывает в терминах «ничто», «пустота», бытийная «недостаточность», «нехватка». Сознание, в отличие от бытия-в-себе, диалектично, внутренне противоречиво, в себе самом содержит свое отрицание. В деятельности для-себя Сартр видит выражение свободы: сознание человека — очаг свободных актов, организующих мир в ситуацию; свобода и ситуация — понятия коррелятивные: создавая ситуацию, человек стремится достичь полноты существования, следовательно, абсолютной интенсивности бытия-для-себя при сохранении свободы и сознания, т.е. человек стремится стать Богом. Сартр называет это стремление «бесплодной страстью». Человек способен превосходить ситуацию; бытие человека и его свободное бытие — это одно и то же. Осознание человеком свободы осуществляется им в тоске, «тоска есть способ бытия свободы». Одной из существеннейших характеристик сознания является его проективность: проект выступает как некая цель, благодаря которой для-себя становится ориентированной человеческой деятельностью. Способность проектирования основана на наличии у человека желаний, устремляющих его к «иному»; смысл желаний состоит в превосхождении человеком своего актуального положения. Свобода человека не подчинена никакой логической необходимости, в ней «существование предшествует сущности и повелевает ею». В человеческой субъективности Сартр обнаруживает такую позицию Я, которая свидетельствует о существовании др. Я; об этом говорят такие эмоциональные состояния, как стыд или гордость, которые человек испытывает только в окружении др. людей, тем самым утверждая эти чувства в качестве свободного бытия, бытия-для-себя. При этом, согласно Сартру, др. человек изначально выступает как угроза: своим взглядом извне он лишает Я свободы и специфически человеческого способа существования; «сущность отношения между сознаниями есть... конфликт». Единственным выходом из сложившегося положения является обращение к нравственному сознанию, к «искренности перед собой». Человек, «осужденный быть свободным, несет на своих плечах всю тяжесть мира: он ответствен за мир и за себя». L'etre et le neant. Paris, 1943.
Бытие символическое	(знаковое) – все то, что интерпретируется на основе семиотики, теории о знаках. Если А несет информацию о Б, то А есть символическое бытие Б. Так, техника несет информацию о человеке, она есть поэтому символическое бытие человека. Учение о знаках развенчало всю таинственность так называемого инобытия.
Бюрократизация	процесс внутриорганизации государственного или частного сектора, характеризующийся ростом численности служащих и уровней иерархии, узкой специализацией функций, усложнением формальной регламентации деятельности. Б. может играть как положительную роль (контролируемость, предсказуемость), так и отрицательную (затруднение коммуникации, утрата гибкости и производительности). Согласно М. Веберу, Б. является глобальным процессом и тождественна рационализации поведения в организациях. Позднее было признано, что Б. может довести эффективность до предела, за которым поведение становится иррациональным, что не все организации подвержены Б., а воздействие Б. на производительность и рациональность зависит от многих внутриорганизационных и внешних факторов, в т.ч. от национальной деловой культуры. Выявлены такие последствия Б., как отчуждение работника от содержания труда, сдвиг цели на средства (большая заинтересованность в соблюдении правил, чем в результате), перекладывание ответственности на плечи других, враждебность к людям «извне», стремление ограничить общение с ними, стереотипизация. Согласно представителям неоклассической экономической школы и социологии организаций, Б. — частное явление, речь о ней может идти только применительно к конкретным организациям или их подразделениям. Были предложены и др. объяснения Б.: коллективная собственность на средства производства, оттеснение собственников от управления, «революция менеджеров», растущая роль технологий в управлении обществом, укрупнение организаций и затруднение доступа к информации и власти, преобладание групповых интересов над общеорганизационными, вмешательство гос-ва в различные сферы жизни общества, вертикальная интеграция на рынке и слияния корпораций, идеология справедливой социально-рыночной экономики. Одни исследователи предсказывают спад Б., вытеснение ее гибкими рабочими группами и деловыми сетями, другие отмечают ее нарастание. Beetham D. Bureaucracy. Minneapolis, 1987; Gormley W. Taming the Bureaucracy. Princeton, 1989; Barzelay M. Breaking through Bureaucracy. Berkeley, 1992; Bureaucracy: Three Paradigms. Boston; Dortrecht; London, 1993; Pinchol G. and E. The End of Bureaucracy and the Rise of the Intelligent Organization. San Francisco, 1993; Norn M. The Political Economy of Bureaucracy. Cambridge, 1995; Gordon D.M. Fat and Mean. The Corporate Squeeze of Working Americans and the Myth of Managerial Downsizing. New York, 1996.
Бюрократический тип сознания	характеризуется: а) иллюзорностью, неадекватностью понимания действительности; б) для него действительность есть объект административного, насильственного преобразования с помощью воли бюрократии как первопричины всего сущего; в) насаждением единомыслия, но, поскольку это недостижимо, возникает двоемыслие и двойная лживая мораль; г) ненавистью к инакомыслию и свободе личности; д) авторитарностью мышления ("сам сказал", "есть мнение"), монологовой формой общения; е) возникновением в отношениях между людьми системы дураков: «Ты начальник я дурак, я начальник ты дурак»; ж) отношением к человеку как орудию воли бюрократии, как к винтику, фактору, рабсиле, но не как к высшей ценности и самоцели истории. Сущностью Б.т.с. является догматизм, догматическое мышление, фактическое отрицание свободы творчества и свободного творческого мышления.
Бюрократия	(от франц. bureau – бюро, канцелярия + греч. kratos – власть, господство – букв. – господство канцелярии) – власть стола, управленческой должности. Тип управления, основанного не на избрании и участии граждан, а на назначении специально подбираемых чиновников и организованного по принципу иерархии и строгого подчинения всех звеньев управления центральному. Образуется могущественный слой чиновников-управленцев, полагающих себя главной силой в государстве. Этот тип характерен как для государства, так и для различных организаций общества. Как специализированная корпорация профессиональных чиновников бюрократия возникает с появлением государства и складывается уже в рамках древневосточных деспотий. Б. использует многомерность человеческой деятельности, она “спрямляет” эту деятельность до прямых и жестких зависимостей, а “затененные” ее структуры использует в качестве источника своей власти и привилегий. Так, например, выполняя функцию распределения каких-то жизненных средств, Б. присваивает себе возможность распоряжаться ими, а стало быть, и чужой деятельностью. Теория бюрократии разработана немецким социологом М. Вебером, видевшим в ней естественную и необходимую форму всякой социальной организации, которая появляется в силу объективной потребности в специализации управления, в рационализации деятельности коллективов и организаций. Однако требования компетентности, четкости, эффективности управления далеко не всегда воплощаются в деятельности бюрократического аппарата. Гораздо чаще ее отличают рутинность и неповоротливость, формализм и безразличие к людям, безответственность и не оперативность. Отрываясь от основной массы народа, бюрократический аппарат нередко становится орудием угнетения и подавления. Этим объясняется негативный оттенок понятия «бюрократия» в обыденном сознании людей. В СССР возникает особая тоталитарно-бюрократическая система. Начиная с М. Вебера большинство исследователей Б. (М. Крозье, Ф. Селзник, А. Гоулднер, С. Липсет и др.) главное внимание уделяли изучению ее структуры и функций как рациональной системы управления обществом. Наиболее полно основные принципы рациональной бюрократической организации представлены в работах Вебера: - Б. имеет иерархическую структуру; - каждое учреждение обладает своей собственной областью компетенции; - чиновники назначаются, а не выбираются на основе профессиональной квалификации, как указано в дипломах, или по результатам экзаменов; - чиновники получают заработную плату в соответствии с рангом; - для чиновника его работа представляет профессию или, по крайней мере, основное занятие; - чиновник не владеет учреждением, в котором работает; - чиновник подчиняется дисциплине и находится под контролем; - смещение с должности основывается на решении вышестоящих инстанций. Вебер представлял государственную Б. как систему высококвалифицированных специалистов духовного труда, профессионально вышколенных подготовкой, с высокой сословной честью, гарантирующей безупречность. По его мнению, без этого возникла бы опасность чудовищной коррупции и низких моральных нравов, что поставило бы под угрозу чисто техническую эффективность государственного аппарата. При этом подлинной профессией настоящего чиновника не должна быть политика. Он должен управлять прежде всего беспристрастно (данное требование применимо даже к т.н. политическим управленческим чиновникам), по меньшей мере официально, коль скоро под вопрос не поставлены «государственные интересы», т.е. жизненные интересы господствующего порядка. Sine ira et studio — «без гнева и пристрастия» должен он вершить дела. Вебер полагал, что чиновник не должен делать именно то, что всегда и необходимым образом обязан делать политик — бороться. Принятие решений, борьба и страсть — стихия политика. Деятельность политика всегда подчиняется ответственности, прямо противоположной ответственности чиновника. Если вышестоящее учреждение настаивает на приказе, кажущемся чиновнику ошибочным, дело чести чиновника выполнить приказ под ответственность приказывающего, выполнить добросовестно и точно. Вебер полагал, что без такой дисциплины разваливается весь бюрократический аппарат. В послевеберовский период происходит постепенный отход от рациональной модели Б., предлагаются более реалистические модели, описывающие Б. как естественную систему, где наряду с рациональными значительную роль играют иррациональные, личностные, неформальные моменты. Так, Р. Майкелсон, Т. Парсонс, Р. Мертон применяют к анализу Б. понятие дисфункции. Типичной дисфункцией Б. является перенос чиновниками акцента с целей организации на ее средства, в результате чего средства управления — иерархия, дисциплина, инструкции и пр. — превращаются в самоцель. Одновременно внутри бюрократической организации происходит замещение главных целей побочными, рациональных — иррациональными. Но самой главной проблемой Б. в послевоенный период становится процесс ее политизации. Если «классическая Б.» начала 20 столетия ориентировалась на «общее благо» и «общественные интересы», будучи убежденной в том, что государственные проблемы должны решаться на чисто деловой основе, политически нейтрально, то современная политизированная Б. откровенно ориентируется на различные политические группы давления, пытаясь решать проблемы в процессе политических переговоров, используя плюралистическую полосу обеспечения (парламент, партии, лоббирование). Англ. политолог Б. Хидей утверждает, что современная Б. даже пытается руководить политиками: «Как минимум, чиновники осуществляют значительное влияние на политику министра. Они принимают решения, которые министр лишь визирует или о которых ему даже не докладывают. На более высоком уровне власти крупные чиновники, действуя индивидуально, планируют автономную политическую стратегию и пытаются навязать ее министру... Наконец, самая мрачная интерпретация сводится к тому, что не только отдельные чиновники, но и вся высшая администрация выступает сплоченно за определенную политику и пытается диктовать ее правительству». Серьезные изменения в современной теории Б. возникли также с эволюцией стиля бюрократического управления. Если в нач. 20 в. чиновники избегали рискованных действий, не любили изменений, боялись допустить ошибки, поскольку они были административно наказуемы, то в конце столетия стиль Б. стал принципиально иным. В условиях постоянного применения инноваций в государственном управлении современный чиновник охотно идет на риск в необходимых ситуациях, стремится к изменениям, концентрирует внимание на появляющихся возможностях (часто в противовес инструкциям), выдвигает на первый план необходимость их реализации. Б. сегодня не является безразличной, предсказуемой и определенной, как в идеальной модели Вебера, а представляет собой динамично развивающийся феномен, в котором ведущую роль играют инновационные изменения. В отличие от «идеальной модели» современная концепция Б. включает очень сложные характеристики. Прежде всего это обусловлено тем, что Б. активно использует сегодня современные информационные технологии, которые являются оперативным средством рационализации управленческой деятельности. Профессиональная деятельность Б. включает: - разработку, осуществление и оценку государственных программ с использованием современных методов социально-политической и экономической диагностики, агрегирования информации и ее компьютерной обработки с помощью методов математического моделирования социальных процессов на локальном, региональном и национальном уровнях; - организацию и проведение эмпирических исследований по изучению экономических и социально-политических процессов в области (регионе, стране) для поиска оптимальных управленческих решений, принятие таких решений; - анализ, обобщение, интерпретацию социально-политических и экономических показателей, характеризующих состояние района, региона, страны с применением рациональных приемов поиска, обработки и хранения информации; - определение потребностей в изменениях и нововведениях и осуществление практических действий по их реализации. Современная Б. стремится держать под контролем наиболее важную сферу управления — информационную, чем и объясняется ее все возрастающее воздействие на развитие современного общества. Вильсон В. Государство. Прошлое и настоящее конституционных учреждений. М., 1905; Гурней Б. Введение в науку управления. М., 1969; Вебер М. Избр. произв. М., 1990; Зверев А.Ф. Теория бюрократии от М. Вебера к Л. фон Мизесу // Государство и право. 1992. № 1; Эрхард Л. Полвека размышлений. М., 1993; Василенко И.А. Административно-государственное управление в странах Запада: США, Великобритания, Франция, Германия. М., 1998; Weber M. The Theory of Social and Economic Organization. New York, 1946; Headey B. The Civil Service as an Elite in Britain and Germany // Revue international des sciences administrative. 1972. Vol. 38. N 1.

---

email: KarimovI@rambler.ru

Адрес: Россия, 450071, г.Уфа, почтовый ящик 21