Главная

Персоналии

Е

Евбулид из Милета	ЕВБУЛИД (Εύβονλίδης) из Милета (4 в. до н. э.), философ-мегарик, получивший известность благодаря формулировке ряда логических парадоксов («диалектических задач», διαλεκτικοί λόγοι): «Лжец», «Куча», «Спрятанный», «Покрытый», «Электра», «Рогатый» и «Лысый» (D. L. II 108). Был современником и оппонентом Аристотеля, который упоминает софизмы Е. в своем сочинении «О софистических опровержениях» (датировка по Дюрингу ок. 348 до н. э.). Отличавшая Е. склонность к спорам и интерес к технике аргументации дают основание именно его и его учеников отождествить с теми последователями сократика Евклида, которых называли уже не «мегариками», а «эристиками» (D. L. II 106), определяя их занятия, скорее, в контексте софистической диалектики. Наиболее знаменит парадокс «Лжец» (Ψευδόμενος), связанный с проблемой самоотнесения понятий: истинно или ложно высказывание «я лгу»? Если «я лгу» ложно, то, поскольку это и утверждается, высказывание должно быть истинно; если «я лгу» истинно, то, поскольку в нем утверждается его ложность, значит, ложно» (ср. вариант парадокса в изложении Аристотеля, De Soph. EL, 25, 180Ь2-7, а также Cic. Acad. II 96). Этот парадокс нашел свое разрешение только в логике 20 в. (А. Тарский) благодаря введению понятия метаязыка и запрету применять предикаты «истинно» либо «ложно» (термины метаязыка) к языку, на котором формулируется высказывание. Также к серии парадоксов относятся рассуждения «Куча» и «Лысый»: добавляя к зернышку по зернышку, когда мы можем сказать, что образовалась куча? теряя по одному волосу, с какого момента человек становится лысым? Остальные известные рассуждения Е. вернее отнести к разряду софизмов: «Что ты не потерял — ты имеешь. Рогов ты не потерял. Следовательно, ты рогат» («Рогатый», D. L. VII 187); «Электра»: перед Электрой стоит ее брат Орест под покрывалом; она знает своего брата, но не знает, кто под покрывалом, - она его знает и не знает (с видоизменениями того же сюжета - «Спрятанный» и «Покрытый»). Вероятно, у Е. было некое сочинение, посвященное суду над Сократом: Диоген Лаэртий со ссылкой на Е. упоминает о сумме выкупа в 100, а не 25 драхм, названную Сократом в качестве возможного наказания (D. L. II 42). Есть свидетельства о том, что Е. сочинял также комедии. Учениками Е. были Алексин из Элиды, Евфант из Олинфа и Аполлоний Крон, учитель Диодора Крона. См. также Мегарская школа. Фрагм.: Döring К. Die Megariker: Kommentierte Sammlung der Testimonien. Amst, 1972; Giannantoni, SSRI, 1990, p. 389-400. Лит.: Moline J. Aristotle, Eubulides and the Sorite, - Mind 78, 1969, p. 393-407; Döring К. Sokrates, dis Sokratiker und die von ihnen begründeten Traditionen, - GGPh, Antike 2. 1,1998, S. 215-218.
Евгемер из Мессены	ЕВГЕМЕР (Ενήμερος) из Мессены (ок. 340-260 до н. э.), греческий философ, воззрения которого считаются близкими кругу Киренской школы. В книге «Священная запись» (lepà αναγραφή), дошедшей до нас в извлечениях и пересказах, Е. излагал свою версию происхождения религии, согласно которой все боги были людьми, в древности учредившими свой культ или обоготворенными за свои добродетели и благодеяния. Е. облек свое изложение в форму рассказа о путешествии в «счастливую Аравию», которое он совершил по поручению царя Кассандра. Во время своего странствия Е. оказался на священном острове Панхайя, где смог прочитать надпись, составленную самим Зевсом. О содержании сочинения Е. известно по тексту «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского (1 в. до н. э.), который излагает Евгемерово описание острова Панхайя, его природы, населения, обычаев и законов; особое внимание уделяется описанию столицы и ее главного храма (см.: Diod. Sic. V 42-5: «Об островах на юге океана, об острове, называемом «Святой» и «Панхайя», и о том, что об этом пишут»). Второй раз к «Священной записи» Е. Диодор обращается в 6-й книге, известной в пересказах византийских хронистов. Диодор сообщает, что жители острова Панхайя отличались особым благочестием и совершали своим богам пышные жертвоприношения. На высоком холме был расположен храм Зевса Трифильского, основанный им самим еще в ту пору, когда он был царем людей. В этом святилище находится золотая стела, на которой перечислены деяния земных царей. Первым царем был человек по имени Уран (Ουρανός), он был справедлив и добродетелен, знал движения звезд и приносил жертвы небесным богам, поэтому его и нарекли этим именем (греч. ουρανός - небо), жену его звали Гестия. Сын Урана Крон тоже был царем. Затем царство перешло внуку Урана Зевсу, который воздвиг первый алтарь своему деду, а позже и сам был провозглашен богом за свои деяния. В надписи как потомки Урана и Гестии (их сыновья, дочери, внуки, вместе с их женами) упомянуты боги олимпийской религии: Крон, Рея, Зевс, Деметра, Гера, Посейдон, Фемида, Персефона, Афина. В Античности Е. считался безбожником (Sext. Adv. math. IX 50), его имя упоминается в списке атеистов Клитомаха Карфагенского. Книга Е. была переведена на латынь Квинтом Эннием (236-169 до н. э.) и стала широко известна. Например, Лактанций сообщал, что в ней рассказывалось о том, как Юпитер (Зевс), «овладевши государственными делами, пришел к такому высокомерию, что сам себе поставил во многих местах капища... В какую бы страну он ни приходил, он связывал с собой ее царей и старейшин взаимным гостеприимством и дружбой... Он хитрейшими способами наблюдал за тем, чтобы ему оказывались божеские почести... Таким способом насаждал Юпитер по всему миру религиозную веру в свое почитание и создавал прочим пример для подражания» (Lact. Div. inst. I 22, 21-23 26-27). В Новое время описание Е. жизни на острове Панхайа, известное по изложению Диодора, было воспринято как утопия. Некоторые исследователи склонны видеть связь книги Е. с реформаторскими исканиями современной ему эпохи. В историю культуры Е. вошел, прежде всего, как критик традиционных мифологических представлений. Евгемеризмом стали называть учения, ищущие в мифах отражение реальных исторических событий. Соч.: Euhemeri Messenii Reliquiae. Ed. M. Winiarczyk. Stutt., 1991; Euhemeri reliquiae. Ed. G. Nemethy. Budapest, 1889; Утопия Евгемера. Пер., вст. ст. M. К. Трофимовой, -История социалистических учений. Под ред. Л. С. Чиколини. М., 1986, с. 271; Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М, 1996; Diodori bibliotheca historica. Vol. 1-5. Lpz., 1888-1906. Stuttg., 1964. Лит.: JacobyF. Euhemeros, - RE, Bd.VI. 1,1909, S. 952-962; Winiarczyk M. Euhemeros von Messene: Leben, Werk und Nachwirkung. Münch., 2002; Степанов С. Г. Евгемер и евгемеризм, - С. В. Платонову - ученики, друзья, почитатели. СПб., 1911, с. ЮЗсл.; Пригоровский Г. М. К истории возникновения утопии Эвгемера, - Труды РАНИОН. Вып. I. Памяти А. Н. Савина. М., 1926, с. 165-187; Гуторов В. А. Античная социальная утопия. Л., 1989, с. 220-241.
Евгений	ЕВГЕНИЙ (в миру Евфимий Алексеевич Болховитинов) (18(29). 12. 1767, Воронеж — 23. 02(7. 03). 1837, Киев) — православный церковный деятель, историк, археограф, библиограф. Получил образование в Воронежской духовной семинарии (1778—1784) и Московской Славяно-греко-латинской академии (1784—1788). С 1789 г. — преподаватель, затем ректор Воронежской духовной семинарии. В 1800 г. принял монашество, став учителем философии, красноречия и префектом Александро-Невской духовной семинарии в Петербурге. Последовательно занимал пост викария Новгородского (с 1804), епископа Вологодского (с 1808), Калужского (с 1813), Псковского (с 1816), митрополита Киевского (с 1822), был членом Российской Академии и "Общества истории и древностей российских". До посвящения в монахи Е. увлекался западноевропейскими просветителями, в частности перевел кн. Ф. Фенелона "Краткое описание жизни древних философов". В его взглядах содержались упования на всемогущество человеческого разума. Однако под влиянием своего учителя Платона (Левшина) Е. уже в одной из первых своих работ — в предисловии к кн. Л. Кокле "Похвальное слово чему-нибудь" (1787) прямо признает Божественное "ничто", исходя из апофатической традиции православной философии. В 90-е гг. он применяет выдвинутый Платоном метод анагогии к гуманитарным наукам, особенно к истории. Его герменевтический курс отмечен пристальным вниманием к "способности проникаться духом предмета" и "отыскиванию таинственного смысла в отдельных словах и сочетаниях слов". После принятия монашества (в результате смерти жены и троих детей) гл. темой писаний F. становится синергический (см. Синергизм) "гений" или "дух" как "способность природная", не приобретаемая ни "опытом", ни "прилежанием". Наиболее ярко этот подход выражен в его оценках творчества лиц, включенных им в главный свой груд — "Словарь духовных писателей России" (1805—1827). Напр., в статье о своем учителе он подчеркивает "возвышение и плодовитость собственных мыслей", к-рые были присущи молодому Платону, а ?атем — зависимость его произв. от "Слова Божиего". Его исторические изыскания характеризуются большой эмпирической насыщенностью без попытки создать общую системообразующую идею. Тем самым соблюдалась анагогическая осторожность по отношению к "читательскому духу" — без навязывания ему к.-л. концепций, лишающих его возможности иных толкований. Эта позиция определила и консервативные убеждения Е. с его последовательным неприятием всяких "новизнолюбовных" общественных теорий, к-рые, с его т. зр., стремились подавить творческий потенциал человека и подчинить его "букве" нового учения. Соч.: Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви // Друг просвещения. 1805 (отд. изд. 1818. 1827, 1995); Словарь русских светских писателей. М., 1845. Т. 1—2; Собрание поучительных слов в разные времена... Ч. 1—4. Киев, 1834. Лит.: Грот Я. К. Переписка Евгения с Державиным. Спб., 1868; Бычков А. Ф. О словарях российских писателей митрополита Евгения. Спб., 1868; Сперанский Д. Ученая деятельность Евгения // Русский вестник. 1885; Шмурло Ε. Φ. Митрополит Евгений как ученый. Ранние годы жизни. 1767—1804; Спб., 1888; Полетаев Н. И. Труды митрополита Киевского Евгения Болховитинова по истории русской церкви. Казань, 1889; Чистович И. А. Руководящие деятели духовного просвещения в первой половине текущего столетия. Об., 1894.
Евдем Родосский	ЕВДЕМ (Εϋδημος) Родосский (ок. 360 - ок. 300 до н. э.), философ-перипатетик и ученый, принадлежал к числу наиболее близких к Аристотелю учеников. После смерти учителя в 323 он возвратился на Родос, где основал собственную школу, оставаясь в дружеских отношениях с Теофрастом, с которым его связывали совместные интересы и исследования. Е. увез на Родос копии «Физики» и «Метафизики» Аристотеля и, вероятно, те книги «Этики», которые впоследствии были названы «Евдемовой этикой». В отличие от других перипатетиков Е. не писал сочинений, адресованных широкой аудитории, основные его труды относятся к логике и физике, в которых он развивал и уточнял учение Аристотеля, а также к истории науки, начало которой и положили его исследования. В сохранившихся фрагментах логических трудов («Категории», «О речениях» и, возможно, «Аналитика») Е. практически всегда цитируется вместе с Теофрастом; судя по всему, они совместно преподавали в Ликее логику Аристотеля, систематизируя ее, устраняя наиболее явные противоречия, уточняя формулировки и т. п. Сходный характер носит и «Физика» Е., представлявшая собою слегка сокращенную переработку «Физики» Аристотеля, иногда приобретающую характер интерпретации этого текста. Это обстоятельство сделало «Физику» Е. особенно полезной для позднеантичных комментаторов Аристотеля, которым мы обязаны сохранением более сотни ее фрагментов. Существенных доктринальных отличий от «Физики» Аристотеля в них не обнаружено, заметно лишь обилие доксографических пассажей, демонстрирующих внимание Е. к учениям досократиков и Платона. Наибольший интерес вызывают исторические труды Е. Судя по всему, они входили в инициированный Аристотелем проект, направленный на историческую систематизацию сведений, относящихся к развитию теоретических наук. К ним, по Аристотелю, относились математика, физика и теология (Met. 1025b-1026a; Phys. 193b22-36). В рамках характерного для Ликея разделения труда Е. занялся историей математики и теологии, а Теофраст в своих «Мнениях физиков» {Φυσικών 8όξαι) - доксографией натурфилософии. «Медицинское собрание» ('Ιατρική συναγωγή) перипатетика Менона, посвященное медицинской доксографии, также относилось к этому проекту. Историография науки, начинающаяся тремя трудами Е. по истории математических наук, основана на характерном для греков интересе к авторам культурных новшеств (πρώτοι βύρηταί). Ε. придал поискам первооткрывателей форму историко-научного исследования, рассматривая точные науки в рамках общей интеллектуальной эволюции и представляя их развитие как прогрессивное приближение к современному ему состоянию науки (fr. 133 Wehrli). Выстроенная на основе хронологии первооткрывателей серия научных открытий, в том числе и новых методов, начинается на Древнем Востоке и доходит до времени самого Е.; биографические данные об ученых крайне скупы. Представления Е. о прогрессе ограничены прошлым и настоящим: вслед за Аристотелем (Poet. 1449а15; Ε. Ν. 1098a22.; fr. 53 Rose) он полагал, что наука вскоре достигнет (или уже достигла) совершенства, дальше которого двигаться невозможно. В «Истории геометрии», состоявшей из четырех книг, он называет имена 20 математиков от Фалеса до учеников Евдокса и передает их открытия. Почти все данные о доевклидовой геометрии, содержащиеся в более поздней литературе, прямо или косвенно восходят к Е. Единственный фрагмент, дошедший от его «Истории арифметики», не позволяет реконструировать ее общий план. «История астрономии» в двух книгах построена так же, как и «История геометрии», а ее материал частично совпадает с «Мнениями физиков», с той, однако, разницей, что Е. рассматривал лишь математическую астрономию в ее важнейших открытиях, а Теофраст передавал учения, относящиеся в первую очередь к физической астрономии досократиков. Компетентность Е. в точных науках и его надежность как историка трудно переоценить. «История теологии» (fr. 150) представляла собой хронологический обзор доктрин о божественных первоначалах, принадлежавших тем, кого Аристотель называл «теологами», т. е. авторам теогонии в стихах и прозе. К началам Орфея Е. относил Ночь, Гомера - Океан и Фетиду, Гесиода и Акусилая - Хаос, Эпименида - Воздух и Ночь, Ферекида - Зевса, Хроноса/ Кроноса и Хтонию. Вслед за Аристотелем, видевшим в учениях «теологов» остатки древней мудрости, облеченные в форму мифа (Met. 1074a38, De caelo 270Ы7, Meteor. 339Ы6), он рассматривал «теологов» как предшественников философов-«физиков». Последние в этом труде вообще не упоминались, что подчеркивало установленную Аристотелем границу между философией и мифом. В качестве параллели учениям греческих «теологов» Е. рассматривал теогонии и религиозные учения вавилонян, персов, финикийцев и египтян, о которых он обладал на удивление обширными и достоверными сведениями. Так, из вавилонского теогонического эпоса «Энума элиш» он приводит шесть поколений богов, начиная с первой пары Тиамат и Апсу. Труды Е., мало читаемые в эпоху эллинизма, приобретают известность с возрождением аристотелизма и расцветом неоплатонизма и цитируются вплоть до 6 в., особенно часто - в комментариях Симпликия. Однако в отличие от других идущих от Ликея жанров историографии (биография, доксография), история науки Е. дальнейшего развития в Античности не получила. Лишь начиная с 16 в. сохраненная Проклом краткая выжимка из его «Истории геометрии» становится исходным пунктом истории греческой математики и тем самым - историографии науки как таковой. Фрагм.: Wehrli, Die Schule VIII. Eudemos von Rhodos. Bern, 1969. Лит.: Bodnär /., Fortenbaugh W. W. (edd.). Eudemus of Rhodes. N. Bruns., 2002; Жмудь Л. Я. Зарождение истории науки в античности. СПб., 2002.
Евдокс Книдский	ЕВДОКС КНИДСКИЙ (Ενδοξος 6 Κνίδιος) (ок. 390-337 до н. э.), др.-греч. ученый и философ, один из самых блестящих интеллектуалов эпохи Платона и Аристотеля. Жизнь. Основной источник сведений о жизни Е. - Диоген Лаэртий (D. L. VIII 86-91). Родился в г. Книд, на юго-зап. побережье М. Азии, -крупном центре античной медицины (Книдская школа врачей); возможно, получил медицинское образование (согласно Диогену, был связан с книдскими врачами Феомедонтом и Хрисиппом; позднее изучал медицину у Филистиона Сицилийского - D. L. VIII 86-87). Для продолжения образования 23-летний Е. приехал в Афины: на протяжении нескольких месяцев слушал софистов, посещал Академию, где, вероятно, в отсутствие Платона, стал заметной фигурой. Об этом свидетельствует одно из античных жизнеописаний Аристотеля, сообщающее, что Аристотель прибыл в Академию «во время Евдокса» (еш Ενδόξου - Vita Marc, 10). Математические науки Е. изучал под руководством пифагорейца Архита (D. L. VIII 86), оказавшего значительное влияние на его формирование как ученого. Известно о путешествиях Е., в частности, в Египет, где он прожил больше года, вероятно совмещая исследовательские интересы с выполнением дипломатической миссии (VIII 87). Свои разнообразные исследования, преимущественно астрономические и геометрические, Е. продолжил в г. Кизике, милетской колонии в Пропонтиде (Мраморное море), основав там школу. Второй раз в афинскую Академию Е. приехал уже как самостоятельный сложившийся ученый и философ со своими учениками (Ibid.), вероятно, во 2-й пол. 50-х. В течение нескольких лет он оставался в Академии как преподаватель и активный участник философских дискуссий. Последний период его жизни связан с родным Книдом, куда он вернулся «с великим почетом»: написал законы и основал школу, где читал лекции «о богах, мироздании и небесных явлениях». Сочинения Е. не сохранились, утрачен даже их каталог. Дошедшие до нас свидетельства и фрагменты (374 фрагмента) собраны и прокомментированы Ф. Лассером. По названиям известны девять сочинений Е., шесть из них - астрономического содержания. Это теоретическая работа «О скоростях», содержащая математическую геоцентрическую модель космоса (fr. 121-128), работы «Явления» и «Зеркало» (fr. 1-120), представляющие астрономические компендиумы, возникшие как результат наблюдений за звездным небом в обсерватории Кизика. К этим работам примыкает т. н. «Восьмилетие» (fr. 141-269), представляющее астрономический календарь, рассчитанный по восьмилетнему циклу, и сочинение «Исчезновения Солнца», в котором описывались и, вероятно, объяснялись затмения Солнца. Кроме того, Е. был автором «Астрономии», написанной гекзаметром в традиции Гесиода (fr. 270-271). Наиболее известным и цитируемым в Античности стал обширный труд Е. по географии (не менее 7 кн.) «Объезд земли» (fr. 272-374) - географический лексикон, содержащий последовательное описание известных Е. частей мира: Азии, Африки и Европы. Е. интересен не только собственно географический материал, но и исторические, политические, этнографические детали жизни народов, населяющих эти территории. Рассматривая Египет (2-я кн.), он специально анализирует религиозные и мифологические представления египтян, говоря об Италии (7-я кн.), описывает обычаи пифагорейцев и т. д. Диоген Лаэртий упоминает еще о «Записках», содержанием которых, возможно, был материал лекций, читаемых в Книде, и сочинение «Собачьи разговоры» (D. L. VIII 89). Очевидно, что этот перечень далек от полноты: в частности, не известно ни одного названия из его работ по математике. Учение. Математика и астрономия. Важную роль в формировании Е. как ученого сыграла методология медицинских исследований, в основе которой лежало систематическое наблюдение за многообразием единичных явлений, стремление к точности, ясности и полноте описаний полученных эмпирических данных. Обучение у Архита, вероятно, позволило Е. прийти к пониманию единства как всего сущего, так и математического знания о нем (арифметика, геометрия, гармоника и астрономия), основанного на соразмерности целого (В 1). Однако как собственные математические изыскания Архита, так и работы математиков Феодора из Кирены и Теэтета привели к открытию множества несоизмеримых величин (например, диагонали и стороны квадрата). Поиски выхода из сложившейся ситуации привели Е. к разработке новой теории отношений (пропорций). Фундаментом этой теории, изложенной в 5-й кн. «Начал» Евклида, стало иное понимание самого понятия «отношение» (λόγος). Если Теэтет определял его через последовательность целых чисел, которые возникают в арифметическом процессе попеременного вычитания, то для Е. отношение определялось его местом между двумя однородными величинами, заключающими его с обеих сторон (опр. 3). Такое понимание отношения оказывалось применимым как к соизмеримым, так и к несоизмеримым отрезкам. Опр. 4, получившее позднее название «аксиома Архимеда», устанавливало, какие величины можно сравнивать, исключая бесконечно малые и бесконечно большие. Ключевым для теории отношений Е. стало определение пропорциональных величин через указание необходимых и достаточных условий равенства отношений (опр. 5), позволившее применять отношения в математике. Основываясь на теории отношений, Е. разработал оригинальный метод (12-я кн. «Начал» Евклида), получивший в 17 в. название «метод исчерпывания». Он позволял находить длины кривых, площади и объемы фигур, ограниченных кривыми линиями (поверхностями) не измеряя их, а сравнивая между собой и вычисляя их отношения. И хотя условием применения метода исчерпывания был заранее известный ответ, полученный на основании независимых эвристических соображений, его использование позволяло раскрывать неизвестное, выражая его через то, что было хорошо известно (напр., площадь параболического сегмента могла быть выражена через известную площадь квадрата или треугольника). Вместе со своими учениками в Кизике Е. организовал, возможно, впервые в Греции систематические наблюдения за движением небесных тел, что позволило ему описать доступные для этой географической широты созвездия и составить звездный каталог («Явления», «Зеркало»). С развитием наблюдательной астрономии была тесно связана так называемая календарная астрономия, занимавшаяся поисками наилучшей схемы лунно-солнечного календаря. Стремясь наиболее точно согласовать лунный календарь с движением Солнца, Е. внес уточнения в календарь Клеострата из Тенедоса, обосновав необходимость каждые 16 лет добавлять 3 дня, чтобы согласовать число месяцев и число дней, а каждые 160 лет опускать дополнительный месяц, для того чтобы добиться согласования с солнечным годом («Восьмилетие»). Наибольшую известность Е. принесло занятие теоретической астрономией: опираясь на достижения в геометрии, изыскания Архита в механике, он разработал математико-кинематическую геоцентрическую модель планетарной системы («О скоростях»). Детальное описание модели Е. сохранилось у Симпликия (fr. 124 = Simpl. In Cael. 493, 11-497, 8; ср.: Arist. Met. 1073b 17 sq.), реконструкция учения предложена Скиапарелли. Модель Е. описывала движение каждого небесного тела с помощью системы вложенных друг в друга гомоцентрических сфер, равномерно, хотя и с разной скоростью, вращающихся вокруг различно ориентированных осей. Число сфер и характер их движения Е. выбирал таким образом, чтобы проекция этого движения на сферу неподвижных звезд максимально точно отображала видимое движение тел по небесному своду. В модели Е. число сфер достигло 27: для описания движения Солнца и Луны потребовалось по 3 сферы, для более сложного петлеобразного движения остальных планет — по 4 сферы. Т. обр., Е. впервые удалось описать совокупность небесных явлений как единую, целостную систему, элементы которой связаны между собой причинно-следственными соотношениями. В дальнейшем эта система была усовершенствована учеником Е. Каллиппом из Кизика, добавившим еще 7 сфер, а также Аристотелем, который описывал видимое движение небесных тел уже с помощью 55 сфер. Самая совершенная система подобного рода была разработана Клавдием Птолемеем. Философия. Анализ достижений Е. как ученого позволяет выявить основы его онтологических и гносеологических воззрений. Сохранившиеся материалы показывают, что Е. был убежден в онтологической ценности чувственно воспринимаемого мира, его целостности и единстве, определяемых соразмерностью всех его частей. Это, в свою очередь, обуславливало гносеологический оптимизм Е., уверенность в единстве чувственного познания и умозрения. Можно предположить, что подобную позицию Е. обосновывал, участвуя в философских дискуссиях во время своего пребывания в Академии. Не принимая учения Платона об идеях как отдельных вечных умопостигаемых сущностях, Е. предложил собственную интерпретацию идей. «Причастность» вещей идеям он, согласно Аристотелю, понимал как примешивание идей к вещам, полагая, что идеи являются причинами вещей в том же смысле, в каком «примешивание (/xc/xty/xevov) к чему-то белого есть причина того, что оно бело» (Arist. Met. 991al4-17, 1079Ы8-22). Скудность информации, не позволяя в должной мере раскрыть концепцию Е., дает возможность предположить, что он отстаивал имманентное существование идей в вещах, утверждая этим целостность вещи. Именно такая позиции как несовместимая учением Платона об идеях стала предметом критики со стороны Аристотеля в его трактате «Об идеях», ряде книг «Метафизики», а неназванным оппонентом вполне мог быть Е. Этические воззрения Е. как достаточно оригинальные также вызвали полемику в Академии, найдя отклик и у Аристотеля, и, вероятно, у Платона в «Филебе». Согласно Аристотелю, Е. высшим благом считал удовольствие, полагая, что «все тянется к нему, и обладающее суждением, и лишенное его» (Ε. Ν., 1172Ь9-10, ср.: 1101Ь27—30). Анализ предложенной Аристотелем далее реконструкции аргументации Е. позволяет утверждать, что удовольствие он понимал как самодостаточную цель для всего сущего, противопоставляя его страданию. Учитывая интерес Е. к медицине и знакомство с медицинской традицией, можно предположить, что страдание он понимал как переживание разрушенной соразмерности, потерянного равновесия. Соответственно удовольствие Е. связывал с правильной соразмерностью, симметрией, равновесием, полагая, что все живые существа естественным образом стремятся к восстановлению пропорций, «тянутся к удовольствию». Такой взгляд вполне согласовывался с пониманием природы целого, которая также стремится к удовольствию как к соразмерности и гармонии. Отказ Е. от идей как отдельных самодостаточных сущностей означал в этом случае, что благо-удовольствие есть имманентное стремление всего сущего к соразмерности, иначе говоря, по Е., природа целого сама есть правильная соразмерность, открывающаяся многознающему философу. Фрагм.: Lasserre F. Die Fragmente des Eudoxos von Knidos. В., 1966; Heath T. L. The Thirteen Books of Euclid's Elements. Vol. 1-3. Camb., 1926. Лит.: Gisinger F. Die Erdbeschreibung des Eudoxos von Knidos. Lpz.; В., 1921; Schiaparelli G. Scritti sulla storia della astronomia antica, II. Bologna, 1926, p. 2-112; Becker О. Eudoxos-Studien, Quellen und Studien zur Geschichte der Mathematik, Astronomie und Physik, Abt. B: Studien, Bd. 2. В., 1933, S. 311-333, 369-387; Bd. 3, 1936, S. 236-244, 370-410; Santillana G. de. Eudoxos and Plato. A study in chronology, - Isis 32, 1940, p. 248-282; Schadewalt W. Eudoxus von Knidos und die Lehre vom Unbewegten Beweger, -Satura. Früchte aus der antiken Welt. Baden-Baden, S. 103-129; Neugebauer O. The Exact Sciences in Antiquity. Providence, R.I., 1957^2; Huxley G. Eudoxian Topics, - GRBS 4, 1963, p. 83-96; Bechler Ζ Aristotle corrects Eudoxus. Met. 1073b39-1074al6, - Centaurus 15. 2, 1970/71, p. 113-123; Maula E. Eudoxus encircled, - Ajatus 33, 1971, p. 201-243; Wright L. The astronomy of Eudoxus: geometry or physics? - StudHistPhilSc 4. 2, 1973/74, p. 165-172; Waschkies H.-J. Von Eudoxos zu Aristoteles, Das Fortwirken der Eudoxischen Proportionentheorie in der Aristotelischen Lehre vom Kontinuum. Amst., 1977; Weiss R. Aristotle's Criticism of Eudoxan Hedonism, - CPhil 74. 3, 1979, p. 214-221; Holland A G. Campanus and Eudoxus, or trouble with texts and quantifiers, -Physis 25,2,1983, p. 213-225; Szabo A. Eudoxus und das Problem der Sehnentafeln, - Aristoteles. Werk und Wirkung. Bd. I. В.; Ν. Υ., 1985, S. 499-517; Artmann В. Über voreuklidische «Elemente der Raumgeometrie» aus der Schule des Eudoxos, - AHES 39. 2, 1988, p. 121-135; Knorr W. R. Plato and Eudoxus on the planetary motions, - JHA 21.4, 1990, p. 313-329; Toth L Le problème de la mesure dans la perspective de l'être et du non-être. Zenon et Platon, Eudoxe et Dedekind: une généalogie philosophico-mathématique, - Mathématiques et philosophie de l'antiquité à l'âge classique. P., 1991, p. 21-99; Yavetz I. On the homocentric spheres of Eudoxus, - AHES 52. 3, 1998, p. 221-278; Gregory A. Eudoxus, Callipus and the astronomy of the Timaeus, - Ancient Approaches to Plato's Timaeus. Ed. by R. W. Sharpies, A. Sheppard. L., 2003, p. 5-28.
Евдор Александрийский	ЕВДОР АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ (Ενδωρος AXefrvSpevs) (акме 2-я треть 1 в. до н. э.), представитель Среднего платонизма. Слушал Антиоха Аскалонского (вероятно, в Александрии), но отказался от его стоической ориентации (кроме, вероятно, вопросов практической астрономии, где Е. мог следовать ученику Посидония Диодору Александрийскому, - Achill. Introd. in Arat, 30, 20 ел., 40, 15 Maass). Сочинения Е. не сохранились. По упоминаниям и цитатам известны доксографический компендий «Основные проблемы философии», использованный Арием Дидимом и посвященный этическим и физическим проблемам; комментарий к «Тимею» Платона (Plut. De an. procr. 16, 1019e ел., сообщает, в частности, о толковании «Тимея» 35Ьс и о специальном внимании Е. к числовым соотношениям при составлении смеси души); толкование отдельных мест из «Метафизики» Аристотеля (Alex. In Met. 59, 1 ел. Hayduck); сочинение о принципах пифагорейского учения; традиционное школьное рассуждение о разливах Нила (Strab. XVII 1, 5) и др. Признавая трехчастное деление философии, Е. на первое место ставил этику, считая целью нравственного совершенствования «посильное уподобление божеству» (изложение ар. Stob. II 7, 2, р. 42, 7 sq.; 49, 8 Wachsm.). Началом всего Е. признавал единое, которое стоит над оппозицией монады (= видов) и диады (= материи) и порождает ее (Simpl. In Phys. 181, 10 ел. Diels). Толкуя «Тимея» в согласии с Ксенократом и Крантором (Plut. Ibid. 3, 1013b), E. признавал мир сотворенным, но не во времени (такое - небуквальное - понимание демиургического акта в «Тимее» было принято последующими платониками и неоплатониками). В лице Е. пифагорейски окрашенный платонизм впервые сознательно противопоставил себя не только академическому скепсису (что сделал уже Антиох из Аскалона), но и стоическому материализму, а также аристотелизму, метафизическое и логическое учение которого принималось с большими оговорками, а учение о десяти категориях оспаривалось (Simpl. In Cat. 174, 14 ел.; 256, 16 ел. Kalbfleisch), - тенденция, поддержанная Никостратом и Плотином. Фрагм. и свид.: Zoubos Α. Ν. Εΰδωρος Αλβξανδρβύς, -Athena 62, 1958, p. 194-203; Mazzarelli С. Raccolta e interpretazione delle testimonianze e dei frammenti del mediopla-tonico Eudoro di Alessandria. Parte I: Testo e traduzione delle testimonianze e dei frammenti sicuri; Parte II: testo e traduzione delle testimonianze non sicure, - RFN 77, 1985, p. 197-205; 535-555. Лит.: Dörrie H. Der Platoniker Eudoros von Alexandreia, -Hermes 79, 1944, S. 25-39 (repr. Platonica minora. Münch., 1976, S. 297-309); Dillon J. The Middle Platonists. L., 1977; 1996^2, p. 115-135; Calvetti G. Eudoro di Alessandria: medioplatonismo e neo-pytagorismo nel I secolo a. C, - RFN 69, 1977, p. 3-19; Moraux, Aristotelismus II, 1984, S. 509-527; Napolitano L. N. Eudoro di Alessandria: monismo, dualismo, assiologia dei prineipi nella tradizione platonica, - MusPat 3, 1985, p. 289-313; Bonazzi M. Eudoro di Alessandria e il Timeo di Piatone (a proposito di Simpl. In Phys. 181, 7-30 Diels), - Hyperboreus 2002, 8, p. 159-179.
Евклид Александрийский	ЕВКЛИД АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ (Ευκλείδης 6 Άλεξανδρβνς) (ок. 300 до н. э.), др.-греч. ученый и математик, автор обширного корпуса сочинений, из которых наиболее известны «Начала»; жил и работал в Александрии во времена Птолемея I Сотера. Биографические данные о Е. крайне скудны. Прокл (In Eucl. 68, 20) пишет, что Е. был старше учеников Платона, но моложе Архимеда и Эратосфена. Из того же источника известна история о том, как Птолемей спросил Е., нет ли более короткого пути к изучению геометрии, кроме как через изучение его «Начал», на что тот ответил: «В геометрии нет царского пути». Основное сочинение Е. - «Начала» (Στοιχβΐα, также Στοιχβίωσις). Книги с таким же названием, в которых последовательно излагались все основные факты геометрии и теоретической арифметики, составлялись ранее Гиппократом Хиосским, Леонтом и Февдием из Магнесии. Однако «Начала» Е. вытеснили все эти сочинения из обихода и в течение более чем двух тысячелетий оставались базовым учебником геометрии. Е. включил в него многое из того, что было создано его предшественниками, обработав этот материал и сведя его воедино. «Начала» состоят из 13 книг. Первая и некоторые другие книги предваряются списком определений. Первой книге предпослан также список геометрических постулатов (αιτήματα - собств. «требования») и общих аксиом (у Е. они названы κοιναι evvoiai - «общие понятия»). Как правило, постулаты задают базовые построения («требуется, чтобы через любые две точки можно было провести прямую»), а аксиомы - общие правила вывода при оперировании с величинами («если две величины равны третьей, они равны между собой»). В 1-й книге изучаются свойства треугольников и параллелограммов. Книга 2-я, восходящая к пифагорейцам, посвящена т. н. «геометрической алгебре». В 3-й и 4-й книгах излагается геометрия окружностей, а также вписанных и описанных многоугольников; при работе над этими книгами Е. мог воспользоваться сочинениями Гиппократа Хиосского. В 5-й книге вводится общая теория пропорций, построенная Евдоксом Книдским, а в 6-й книге она прилагается к теории подобных фигур. 7-9-й книги посвящены теории чисел; автором 8-й книги, возможно, был Архит Тарентский. В этих книгах рассматриваются теоремы о пропорциях и геометрических прогрессиях, вводится метод для нахождения наибольшего общего делителя двух чисел, строятся чётные совершенные числа, доказывается бесконечность множества простых чисел. В 10-й книге строится классификация иррациональностей; возможно, что её автором является Теэтет Афинский. 11-й книга содержит основы стереометрии. В 12-й книге с помощью метода исчерпывания доказываются теоремы об объёмах пирамиды и конуса; автором этой книги является Евдокс. Наконец, 13-й книга посвящена построению пяти правильных многогранников; считается, что часть построений была разработана Теэтетом. В дошедших до нас рукописях к этим тринадцати книгам прибавлены ещё две. 14-я книга принадлежит александрийцу Гипсиклу (ок. 200 до н.э.), а 15-я книга создана во время жизни Исидора Милетского, строителя храма Св. Софии в Константинополе (нач. 6 в. н. э.). «Начала» в последующей традиции. «Начала» предоставляют общую основу для последующих геометрических трактатов Архимеда, Аполлония из Перги и других античных авторов; доказанные в них предложения считаются общеизвестными. Комментарии к «Началам» в Античности составляли Герон, Порфирий, Папп, Прокл, Симпликий. Сохранились комментарий Прокла к 1-й книге, а также комментарий Паппа к 10-й книге (в арабском переводе). В создании и развитии науки Нового времени «Начала» также сыграли важную идейную роль. Они оставались образцом математического трактата, строго и систематически излагающего исходные положения той или иной математической науки. На этот образец ориентируются, с сохранением самого названия книги, такие выдающиеся труды, как «Philosophia naturalis principia mathematica» И. Ньютона, «Principia mathematica» Б. Рассела и А. Уайтхеда, «Elements de mathématique» H. Бурбаки. Из других сочинений Е. сохранилась «Оптика» (о прямолинейном распространении света), «Явления» (соч. по астрономии и сферической геометрии), «Данные» (о том, что необходимо, чтобы задать фигуру), «О делении фигур» (только в арабском переводе). Известны по кратким описаниям «Поризмы» (об условиях, определяющих кривые), «Конические сечения», «Поверхностные места» (о свойствах конических сечений), «Псевдария» (об ошибках в геометрических доказательствах), «Начала гармоники». Дошедшая до нас под именем Е. «Катоптрика» (трактат о зеркальных отражениях) представляет собой более позднюю компиляцию, составленную Теоном Александрийским (ок. 350 н. э.) на основе исходного трактата Е. Большая часть предложений входящего в Евклидов корпус трактата «Деление канона», посвященного пифагорейской теории музыки, вероятнее всего, была написана Архитом Тарентским. Евклид и Древняя Академия. Со времен пифагорейцев и Платона математические науки рассматривались в качестве образца систематического мышления и предварительной ступени для изучения философии. По преданию, над входом в платоновскую Академию была надпись «Да не войдёт сюда не знающий геометрии». Геометрические чертежи, на которых при проведении вспомогательных линий неявная истина становится очевидной, служат иллюстрацией для учения о припоминании, развитого Платоном в «Меноне» и других диалогах. Предложения геометрии потому и называются теоремами, что для постижения их истины требуется воспринимать чертёж не простым чувственным зрением, но «очами разума»; созерцая фигуру, мы усматриваем общее, ведем рассуждения и делаем заключения сразу для всех фигур одного с ней вида. В «Тимее» Платона рассматривается учение о четырех элементах, которым соответствуют четыре правильных многогранника (тетраэдр - огонь, октаэдр - воздух, икосаэдр - вода, куб - земля), пятый же многогранник, додекаэдр, достался в удел «фигуре Вселенной». В связи с этим «Начала» могут рассматриваться как развернутое со всеми необходимыми посылками и связками учение о построении пяти правильных многогранников - т. н. «Платоновых тел», завершающееся доказательством того факта, что других правильных тел, кроме этих пяти, не существует. Геометрия в «Началах» строится как дедуктивная система знаний, в которой все предложения последовательно выводятся одно за другим по цепочке, опирающейся на небольшой набор начальных утверждений, принятых без доказательства. Согласно «Второй Аналитике» Аристотеля, такие начальные утверждения должны быть заданы, т. к. цепочка вывода должна где-то начинаться, чтобы не быть бесконечной (An. Post. 72b 19). Ε. старается доказывать утверждения общего характера, что тоже соответствует любимому примеру Аристотеля о свойствах равнобедренного треугольника (Ibid. 85b 12). Соч.: Euclidis Opera Omnia. Ed. I. L. Heiberg, H. Menge. Vol. 1-8. Lpz., 1883-1916; Heath Τ L. The thirteen books of Euclid's Elements. Vol. 1-3. Camb., 1925; Euclide. Les Éléments. Trad, et comm. В. Vitrac; intr. M. Caveing. Vol. 1-4. P., 1990-2001; Евклид. Начала. Пер. и комм. Д. Д. Мордухай-Болтовского при ред. участии И. Н. Веселовского и М. Я. Выгодского. Т. 1-3. М, 1949-1950. Античные комментарии: Thomson W. Pappus' commentary on Euclid's Elements. Camb., 1930 (1968); Procli Diadochi in primum Euclidis Elementorum librum commentarii. Ed. G. Friedlein. Lpz., 1893 (Hldh., 1967); Прокл. Комментарии к первой книге «Начал» Евклида. Введение. Пер. и комм. Ю. А. Шичалина. М., 1994. Лит.: Tannery P. La géométrie grecque. P., 1887; hard J. Lex livres arithmétiques d'Euclide. P., 1961; Knorr W. R. The evolution of the Euclidean Elements. Dordr., 1975; Mueller I. Philosophy of mathematics and deductive structure in Euclid's «Elements». Camb. (Mass.), 1981; Steck M. Bibliographia Euclideana. Die Geisteslinien der Tradition in den Editionen der «Elemente» des Euklid. Hldh., 1981; Artmann B. Euclid's «Elements» and its prehistory, - Apeiron 24, 1991, p. 1-47; Bowen А. С. Euclid's «Sectio canonis» and the History of Pythagoreanism, - Science and Philosophy in Classical Greece. Ed. A. C. Bowen. N. Y, 1991, p. 164-187; Цейтен Г. Г. История математики в древности и в средние века. М.; Л., 1938; Ван дер Варден Б. Л. Пробуждающаяся наука. М, 1959; Выгодский М. Я. «Начала» Евклида, - Историко-математические исследования, вып. 1, 1948, с. 217-295; Родин А. В. Математика Евклида в свете философии Платона и Аристотеля. М., 2003.
Евклид Мегарский	ЕВКЛИД МЕГАРСКИЙ (Ευκλείδης ό Μβγαρεύς) (ок. 435 - после 369 до н. э.), др.-греч. философ, последователь Сократа, основатель Мегарской школы. По преданию, именно к Е. приехали искать убежища афинские друзья Сократа (в т. ч. и Платон), устрашенные событиями, связанными с его казнью. Взгляды Е., по мнению античных доксографов, сформировались под влиянием не только Сократа, но и Парменида: «Существует только одно благо, лишь называемое разными именами: иногда мудростью, иногда богом, а иногда умом и прочими наименованиями, а противоположное благу он отрицал, заявляя, что его не существует» (D. L. II 106). Вероятно, это было утвердившимся мнением древних, ибо и Цицерон причисляет Е. к эл ейской традиции в философии (Acad. II 129). Монизм Е. также выражался в признании им одного бытия (Eus. Pr. Εν. XIV 17, 1), одной добродетели (D. L. VII 161). Также Е. не допускал умозаключений по аналогии, к которым систематически прибегали Сократ и Платон: заключения по аналогии опираются или на сходное, или на несходное; если на сходное, то лучше уж обращаться к самому предмету, а если на несходное, то и сама аналогия неуместна (II107). Как все видные сократики, Е. писал сократические диалоги; по названиям известны: «Ламприй», «Эсхин», «Феникс», «Критон», «Алкивиад» и «О любви». В историко-философской литературе нач. 20 в., после работ Шлейермахера и Целлера, было принято считать, что у Е. и мегариков было какое-то свое учение об идеях, напоминающее платоновское, и что именно мегарики были теми «друзьями идей», которых критикует Платон в «Софисте» 246Ь-с, 248а, однако эта гипотеза историками философии более не разрабатывается. Фрагм.: GiANNANTONi, SSRI, 377-387 (cap. II A); Döring К. Die Megariker, S. 3-14. Лит.: Gillespie С. M. On the Megarians, - AGPh 24, 1911, S. 218-241; Rossetti L. Richerche sui «Dialoghi Socratici» di Fedone e di Euclide, - Hermes 108, 1980, S. 183-198.
Евдром	ЕВДРОМ (Εντρομος) (возм., 2-1 вв. до н. э.), стоик, вероятный автор «Начал этики» ('Ηθική στοιχβίωσις), специально писавший о структуре стоического учения и порядке его изложения в последовательности: логика - физика - этика (D. L. VII 39; 41). Части философии Е. называл «видами», следуя Хрисиппу (а не «областями» или «родами», как некоторые другие стоики, VII40).
Евнапий из Сард	ЕВНАПИЙ (Εύνάπιος) из Сард в Лидии (ок. 349 - после 414 н. э.), историк и «софист» (занимал должность официального преподавателя риторики в Сардах), близкий к Пергамской школе неоплатонизма. Учился в Афинах у софиста Проересия (ок. 362-367) и неоплатоника Хрисанфия (после 367). Известен как автор двух произведений: «Всеобщей истории», являющейся продолжением «Истории» Дексиппа и описывающей события с 270 по 404 н. э. (сохранилась во фрагментах в «Лексиконе» Суды, у Зосимы и Константина Багрянородного), и «Жизнеописаний философов и софистов» (Βίοι φιλοσόφων και σοφιστών), важного источника по истории позднеантичной философии кон. 3 - нач. 5 в. Историко-философский труд Е., написанный после 396 (вероятно, в самом начале 5 в., - в тексте упомянуто вторжение в Грецию вестготов Алариха, Eun. V. Soph. 45, 10-46, 10 G.), состоит из биографий философов (Плотин, Порфирий, Ямвлих, Эдесий, Максим, Приск, Хрисанфий), софистов (Юлиан Каппадокийский, Проересий, Епифаний, Диофант, Гимерий, Либаний, Акакий, Нимфидиан) и врачей (Зенон, Магн, Орибасий, Ионик), скомпонованных по хронологическому принципу; основной стержень книги составляют биографии интеллектуалов, в свое время приближенных ко двору имп. Юлиана. После риторического зачина, в котором Е. высоко оценивает Ксенофонта как писателя и историка, а также упоминает Порфирия и Сотиона как авторов наиболее обстоятельных историко-философских сочинений, Е. делает предварительные замечания о периодизации античной философии и состоянии источников по интересующему его периоду. Он говорит о временах, отличавшихся «изобилием мужей» и выделяет с этой точки зрения периоды: 1) до Платона; 2) после Платона, 3) от правления имп. Клавдия и Нерона до начала правления Севера (ср. 5, 5-7). По-видимому, Е. подразумевает, что следует выделить также и 4) период с начала правления Севера до правления имп. Юлиана, которому он и посвящает свое произведение. По замечанию Е., ему известно очень немного историко-философских сочинений, посвященных философам Нового времени; в частности, никто не написал историю «периода имп. Клавдия и Нерона», представленного именами Плутарха из Херонеи, Диона Хрисостома, Аполлония Тианского, Музония Руфа, Деметрия киника и др., так что об их жизни известно исключительно на основании автобиографических данных из их собственных сочинений. (Примером для Е. является Флавий Филострат, написавший книгу о софистах этого периода.) Е. вынужден использовать («не изменяя в них ничего») скудные письменные источники, а также весьма ненадежную устную традицию. Первым из новых философов у Е. представлен Плотин, жизни которого он посвящает буквально несколько строк, отсылая к исчерпывающей «Жизни Плотина» Порфирия. Первой содержательной биографией является биография самого Порфирия, затем следует жизнеописание ученика Порфирия Ямвлиха, которого Е. описывает как «божественнейшего» философа и незаурядного теурга. Биографии ученика Ямвлиха Эдесия Каппадокийского, Максима Эфесского, Проересия и Хрисанфия, учителя Е., - философов, составивших т. н. Пергамскую школу неоплатонизма, к которой принадлежал и почитаемый Е. имп. Юлиан, - относятся к важнейшим источникам по философии 4 в. н. э. Каждая из биографий-новелл Е. показывает своего героя прежде всего как живой образец добродетели, которой обладает душа истинного философа, приблизившаяся к божеству. Для Е. как для историка характерно привнесение в исторические труды восходящих к философии Ямвлиха неоплатонических концепций о «божественных мужах» и их роли в организации космоса посредством теургии. Как ученик неоплатоников Е. придает особое значение описанию чудес, для него чудеса и предсказания -это высший критерий достоверности описываемых фактов, свидетельство несомненной «божественности» его героев. Соч.: Eunapii Vitae sophistarum. Rec. J. Giangrande. R., 1956; Philostratus Flavius and Eunapius. The lives of the sophists. With an engl. Transi, by W. C. Wright. Camb. (Mass.); L., 1968 (LCL); Евнапий. Жизни философов и софистов. Пер. с греч. Е. В. Дарк и М. Л. Хорькова, комм, и послесловие М. Л. Хорькова, - Римские историки IV века. М., 1997. Фрагменты «Истории»: Eunapius. Excerpta ex historia, fragmenta e Suida, -Historiarum quae supersunt Dexippi, Eunapii, Pétri Patricii, Prisci, Malchi, Menandri. Bonn, 1829; Blockley R. С The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire. Vol. 1-2. Liverpool, 1981-1983. Лит.: Nenci G. Eunapio, Vitae Sophist II 2, 6-8 e la periodizzazione della φιλόσοφος Ιστορία, - ASNP 3, 1973, p. 95-102; Avotins I. et M. M. Index in Eunapii Vitae sophistarum. Hldh., 1983; Banchich Th. M. The date of Eunapius' Vitae sophistarum, - GRBS 25, 1984, p. 183-192; Goulet R. Histoire et mystère. Les Vies de philosophes de Γ Antiquité tardive, -Entretiens 34. La Biographie antique. Vandv.; Gen., 1988, p. 217-265; Penella R. J. Greek Philosophers and Sophists in the Fourth Century A.D.: Studies in Eunapius of Sardis. Leeds, 1990; Goulet R. Eunape de Sardes, - DPhA III, 2000, p. 310-324.
Евтокий Александрийский	ЕВТОКИЙ (Εύτόκιος) Александрийский (1-я пол. 6 в. н. э.), греческий математик, ученик архитектора Исидора Милетского, автор комментариев к сочинениям Архимеда «О сфере и цилиндре» (Περί σφαίρας και κυλίνδρου), «Измерение круга» (Κύκλου μίτρησις), «О центре тяжести плоских фигур» (Пер1 «Επίπεδων Ισορροπιών) и комментария К первым четырем книгам «Конических сечений» (Κωνικά) Аполлония из Перги, посвященный Анфимию из Тралл, выдающемуся математику и архитектору (ум. ок. 534). Комментарий содержит ценные сведения по истории математики. Изданы Гайбергом вместе с текстами Архимеда (3, 1-370) и Аполлония (2, 168-353). Лит.: Waerden В. L. van der. Erwachende Wissenschaft. Basel; Stutt., 1956, S. 15, 77, 224, 230, 249, 263, 314, 370; Knorr W. R. Textual studies in Ancient and Medieval Geometry. Boston, 1989, p. 77-245; 513-534; Goulet R. Eutocius d'Alexandrie, - DPhA III, 2000, p. 392-396.
Екатерина II Алексеевна	ЕКАТЕРИНА II Алексеевна (21.04(2.05). 1729, Штеттин, Померания (совр. Щецин, Польша) — 6(17). 11. 1796, Царское Село, ныне г. Пушкин) - российская императрица (с 1762), сыгравшая большую роль в утверждении идеологии "просвещенного абсолютизма" в России. Ориентируясь на западноевропейские установления, она обращалась к теориям просветителей — к соч. Ш. Монтескье, Ч. Беккариа и др. Стараясь казаться "философом на троне", переписывалась с Вольтером, оказывала материальную поддержку Д. Дидро, прожившему около полугода в Петербурге. При этом Е. II истолковывала идеи указанных мыслителей в угодном ей духе. Следуя Монтескье, она замечала, что законы — самое большое добро, какое люди могут дать и получить, но в то же время была убеждена, что "снисхождение, примирительный дух государя сделают более, чем миллионы законов". В ближайшей к себе сфере управления, отметил Ключевский, Е. II не допускала и тени права, "могущей омрачить блеск ее попечительского самовластия. По ее мысли, задача права — руководить подчиненными органами управления; оно должно действовать, подобно солнечной теплоте в земной атмосфере: чем выше, тем слабее. Власть, не только неограниченная, но и неопределенная, лишенная всякого юридического облика, — это основной факт нашей государственной истории, сложившейся ко времени Екатерины". В то же время она сознавала острейшую потребность в пересмотре всего законодательства Российской империи, к-рый безуспешно пыталось осуществить самодержавие, начиная с Петра I. "Соборное уложение" 1649 г. как действующее право не отвечало новым чаяниям дворянства, превратившегося в привилегированное сословие. Все громче заявляло о своих запросах и народившееся купечество. Требовал какого-то разрешения и крестьянский вопрос. В 1767 г. в Москве была собрана Комиссия по составлению нового уложения, для к-рой Е. II написала особую инструкцию — "Наказ". В нем содержались идеи, касающиеся преобразования страны на базе согласия между об-вом и государством. Провозглашалось, напр., что равенство граждан состоит в подчинении всех одинаковым законам; что есть государственная вольность, т. е. политическая свобода; что для обеспечения такой свободы нужно правительство, при к-ром один гражданин не боялся бы другого, но все боялись бы нарушения законов; что удерживать от преступления должен природный стыд, а не бич власти; если же не стыдятся наказаний и только жестокими карами удерживаются от пороков, то виновато в этом жестокое управление, ожесточившее людей, приучившее их к насилию. Резко осуждалась в "Наказе" пытка как установление, противное здравому рассудку и чувству человечности, практика чрезвычайных судов, преследование за "слова", если они не были соединены с противоправными действиями. Для спокойствия и безопасности граждан весьма вредным признавалось недозволение различных вер. Впервые в России в "Наказе" ставился вопрос об обязанностях правительства перед гражданами, о задачах распространения просвещения между людьми, усовершенствования воспитания. Е. II, естественно, понимала, какая пропасть разделяла отвлеченные рассуждения о "свободе" и рус. социальную реальность: действенной программой идеи "Наказа" в условиях России стать не могли. Однако они не были, конечно, бесполезными для рус. читателя, подводя к мысли о необходимости реформ, о назревшей потребности в соответствующей политической теории и ее практическом осуществлении. Е. II не спешила воплотить "Наказ" в жизнь, перестроить на его основе рус. государственный порядок. Более того, признавая в себе "отменно республиканскую душу", наиболее пригодным для России образом правления она определила самодержавие или деспотию. Под предлогом войны с Турцией Комиссия по составлению нового уложения была распущена. Последовавшие затем жестокая расправа над участниками "пугачевского бунта", арест Новикова и Радищева, в лице к-рых передовая общественная мысль выступила как независимая от власти сила, выявили неразрешимые противоречия политики "просвещенного абсолютизма", невозможность утвердить идеалы "общего блага" посредством насильственного государственного принуждения, воплощенного в армии, бюрократии, полиции. Соч.: Наказ Императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении проекта нового Уложения. Спб., 1907; Записки императрицы Екатерины II. М., 1990; Соч. М., 1990. Лит.: Билъбасов В. А. История Екатерины II. Спб., 1890. Т. 1; Екатерина II. Ее жизнь и сочинения: Сб. историко-литературных статей. М., 1910; Лихоткин Г. А. Сильван Марешаль и «Завещание Екатерины И». Л., 1974; Ключевский В. О. Императрица Екатерина II (1729—1796) // Соч.: В 9 т. М., 1989. Т. 5.
Ерофеев Венедикт Васильевич	ЕРОФЕЕВ Венедикт Васильевич (1938-1990) - русский писатель, культовая фигура российского интеллектуализма 1960-1990-х. Жизнь и произведения Е. выступили предметом ряда биографических и текстуально-содержательных реконструкций мифологизирующего типа. Отчислялся из МГУ и Орехово-Зуевского, Коломенского, Владимирского педагогических институтов; длительное время (1958-1975) жил без прописки. По различным биографическим версиям, работал грузчиком продовольственного магазина (Коломна), подсобником каменщика (Москва), истопником-кочегаром (Владимир), дежурным отделения милиции (Орехово-Зуево), приемщиком винной посуды (Москва), бурильщиком в геологической партии (Украина), библиотекарем (Брянск), монтажником кабельных линий связи (Россия, Литва, Белоруссия - всего около 10 лет), "лаборантом паразитологической экспедиции" (Узбекистан), лаборантом ВНИИДиС "по борьбе с окрыленным кровососущим гнусом" (Таджикистан) и т.д. Основные сочинения: "Заметки психопата" (1956-1958), "Благовествование" (1962), "Москва - Петушки" (поэма, январь - март 1970), "Василий Розанов глазами эксцентрика" (эссе, 1973), "Саша Черный и другие" (эссе, 1982); "Вальпургиева ночь, или Шаги Командора" (пьеса, 1985), "Моя маленькая лениниана" (1988) и др. Книги Е. переведены более чем на 30 языков мира. Особенности организации текстов Е. допускают одновременное сосуществование его в восприятии читателей в качестве как создателя, так и центрального персонажа (образ "Венички") собственных произведений, что обусловило в перспективе возможность уникально-широкого диапазона мыслимых интерпретаций его творчества. Посредством нетрадиционных языка, стиля, логики и базовых мыслеобразов-словоформ Е. сконструировал универсальную символическую картину российского общества 20 ст., оцениваемую современниками как уникальная литературно-философская модель. Распространяя (согласно оценкам очевидцев и близких ему людей) собственное мироощущение и индивидуальный способ организации сосуществования с общественной средой на смысл и пафос своих произведений, Е. нередко воспринимался как репрезентант исконно русской социально-психологической категории "юродивых" (по Е., "... ты знаешь, как он стал диссидентом? Сейчас расскажу. Ты ведь знаешь: в каждом российском селении есть придурок... Какое же это русское селение, если в нем ни одного придурка? На это селение смотрят, как на какую-нибудь Британию, в которой до сих пор нет ни одной Конституции. Так вот: Алеха в Павлово-Посаде ходил в таких задвинутых..."). "Класс" юродивых был практически полностью уничтожен советской властью. Согласно самому Е., обладатели "четырех классических профилей", венчавших идеологические культовые сооружения в странах социализма середины 20 в., "вонзили мне шило в самое горло... С тех пор я не приходил в сознание и никогда не приду...". Имея право во все исторические периоды существования России говорить (в известном смысле - от имени традиционно "безмолвствующего" народа) власть предержащим правду, юродивые, по оценке Федотова, постоянно находились в нравственном диапазоне "качания между актами нравственного спасения и актами безнравственного глумления над ними", прикрываясь состоянием "притворного безумия". По мнению Е., благополучная, обыденная жизнь являет собой всего лишь подмену настоящей жизни: он разрушал ее, и его разрушительство отчасти действительно имело религиозный оттенок (оценка В.Муравьева). С точки зрения вдовы Е., Г.Ерофеевой, "религия в нем всегда была... я думаю, что он подражал Христу". Во всем совершенном и стремящемся к совершенству Е. подозревал "...бесчеловечность. Человеческое значило для него несовершенное... в жизни Е. мучения и труда было несравненно больше, чем удовольствия" (мнение О.Седаковой). Мировосприятие Е. характеризуется акцентированным провозглашением локализации собственного существования на периферии упорядоченного и идеологически-сакрального мира: "Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел. Сколько раз уже (тысячу раз), напившись или с похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец, насквозь и как попало - и ни разу не видел Кремля". Видимо, не совсем правомерно сводить жизненные метания и творческие эксперименты Е. к воплощению "кошмара коммунистической эпохи", его ощущение России несравненно шире рамок большевистского эксперимента, являющегося всего лишь одним из периодов, по Е., исторического существования Отечества. " - Ерофеев, а родная советская власть - насколько она тебя полюбила, когда твоя слава стала всемирной? - Она решительно не обращала на меня никакого внимания. Я люблю мою власть. - За что же особенно ты ее любишь? - За все. - За то, что она тебя не трогала и не сажала в тюрьму? - За это в особенности люблю. Я мою власть готов любить за все. - Отчего же у вас невзаимная любовь? - По-моему, взаимная, сколько я мог заметить. Я надеюсь, что взаимная, иначе зачем мне жить?" (фрагмент интервью с Е. в журнале "Континент"). Очевидная в данном случае "противоирония" Е. не снимает серьезность как таковую (как и традиционная ирония), она не восстанавливает серьезность, она оппонирует иронии ("... бывшая российская ирония, перекошенная на всероссийский... абсурд... Перекосившись, она начисто лишается гражданского пафоса и правоверного обличительства"): "Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости. Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается... глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза... Коррупция, девальвация, безработица, пауперизм... Смотрят исподлобья с неутихающей заботой и мукой - вот какие глаза в мире Чистогана... Зато у моего народа - какие глаза! Они постоянно навыкате, но - никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла - но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной. Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий - эти глаза не сморгнут. Им все божья роса...". Глобальным пафосом творчества Е. выступила его осмысленная оппозиция динамизму и энергетизму как символам индустриальной цивилизации. Установки творчества Е., изоморфные постмодернистским фиксациям феномена "усталости 20 века от себя самого", провозгласили самодостаточную ценность содействия энтропии - подлинно человеческой, по Е., сублимации энергии деятельности. По мнению Е., традиционная литература 20 ст. не адекватна духу эпохи, она искусственно стимулирует воспроизводство сценариев разрушающего все и вся (в первую очередь самих людей) индустриализма: "Сколько среди персонажей русской беллетристики XIX века самоубийц - больше чем было в действительности. Ср. в XX - повальные самоубийства, а ни один почти персонаж не покончил с собой". Агрессия человека против природы, согласно Е., аморальна по сути своей. Она продуцирует конформизм и механизирует человеческие эмоции. - "Все переменилось у нас, ото "всего" не осталось ни слова, ни вздоха. Все балаганные паяцы, мистики, горлопаны, фокусники, невротики, звездочеты - все как-то поразбежались по заграницам еще до твоей кончины. Или, уже после твоей кончины, у себя дома в России поперемерли-поперевешались. И, наверное, слава Богу, остались только простые, честные и работящие. Говна нет, и не пахнет им, остались только брильянты и изумруды. Я один только - пахну... Ну, еще несколько отщепенцев - пахнут... Мы живем скоротечно и глупо, они живут долго и умно. Не успев родиться, мы уже подыхаем. А они, мерзавцы, долголетни и пребудут вовеки. Жид почему-то вечен. Кащей почему-то бессмертен. Всякая их идея - непреходяща. Им должно расти, а нам - умаляться. Прометей не для нас, паразитов, украл огонь с Олимпа, он украл огонь для них, мерзавцев...". Е. отвергает трактовку алчности и голода как ключевых компонентов стремления индивида к "физическому самопроизводству" (Маркс), отвергает культ революций как осознанного нетерпения чувств, отвергает культ "восстания масс" как осуществляющегося в облике "не знающего пространственных границ" карнавала. "Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян". Желание ненужного, согласно Е., - альфа и омега истинно человеческого мотивационного и поведенческого диапазона, начало и конец имманентного индивиду "потустороннего" ценностно-формирующего "просвета". ("Я присоединился к вам просто с перепою и вопреки всякой очевидности. Я вам говорил, что надо революционизировать сердца, что надо возвышать души до усвоения вечных нравственных категорий, - а что все остальное, что вы тут затеяли, все это суета и томление духа, бесполезнеж и мудянка...") Именно в указанном "просвете", по мнению Е., сосуществуют, взаимоперетекая, святость и пьянство. Любой человек неизбежно соразмерен этому просвету; последний всегда необходимо соразмерен человеку: "Я вынул из чемоданчика все, что имею, и все ощупал: от бутерброда до розового крепкого за рупь тридцать семь. Ощупал - и вдруг затомился. Еще раз ощупал - и поблек. Господь, вот ты видишь, чем я обладаю? Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, Господь, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь... И, весь в синих молниях, Господь мне ответил: - А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны. - Вот-вот! - отвечал я в восторге. - Вот и мне, и мне тоже - желанно мне это, но ничуть не нужно! - "Ну, раз желанно, Веничка, так и пей", - тихо подумал я, но все еще медлил. Скажет мне Господь еще что-нибудь или не скажет? Господь молчал". Деятельностная активность людей, ангажированная в 20 ст. превращенными идеалами покорения природы как объективации поиска людьми собственного счастья, отвергается Е. как антигуманная и неподлинная: "... Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов, и грез, и усилий - он очень дурной, этот человек. Утром плохо, вечером хорошо - верный признак дурного человека. Вот уж если наоборот - если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение - это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю как вам, а мне гадок. Конечно бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и закату тоже рады, - так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно. Ну уж, а если кому одинаково скверно и утром, и вечером - тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченный подонок и мудазвон. Потому что магазины у нас работают до девяти, а Елисеевский - тот даже до одиннадцати, и если ты не подонок, ты всегда сумеешь к вечеру подняться до чего-нибудь, до какой-нибудь пустяшной бездны...". 21 век трактуется Е. как эпоха печали в ранге вселенского принципа, как столетие сентиментальности, задумчивости, медитаций, изысканных меланхолий: "О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под небом - как хорошо бы! Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости! - всеобщее малодушие. Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигу". В контексте утверждения особой значимости "всеобщего малодушия" как "спасения ото всех бед, панацеи, предиката величайшего совершенства" Е. уделяет весомое место художественно-психологическим реконструкциям феномена массового пьянства как явления, сопряженного со всей российской историей 16-20 вв. Конструктивно преодолевая традиционалистские версии социально-культурной "нагруженности" этого явления в отечественной истории, Е. делает акцент не на состояниях эмоционального куража, не на болезненных длительностях запоя, а на нравственно-психологических синдромах похмелья, - выступающего в облике своеобразного соборного сопереживания, уникального вселенского отчета за запои всех и каждого. Выпивка как ритуал ("...пить просто водку, даже из горлышка, - в этом нет ничего, кроме томления духа и суеты. Смешать водку с одеколоном - в этом есть известный каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан "Ханаанского бальзама" - в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек...") и душеочищающая процедура выступает у Е. как способ преодоления гордыни трезвости ("трезвой спеси"), так и как средство преодоления гордыни пьяности (куража от невладения собой вкупе с упоением "пьяной спесью"). Самоощущение протрезвления ("...с отвращеньем читая жизнь мою" у Е.) - это плодотворное и высоконравственное похмелье ("отрицание отрицания" в триаде элементов пьянства), это состояние предельной кротости. ("Допустим так: если тихий человек выпьет семьсот пятьдесят, он сделается буйным и радостным. А если он добавит еще семьсот? - будет ли он еще буйнее и радостнее? Нет, он опять будет тих. Со стороны покажется даже, что он протрезвел".) По Е., у человека в этой ипостаси "очень много щиколоток и подмышек, они... повсюду. Честный человек должен иметь много щиколоток и подмышек и бояться щекотки". Е. подчеркивает экзистенциальную значимость данных периодов жизни людей: "О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа - время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов!". Провозглашая новую парадигму позитивности торжества энтропии в жизни человеческого сообщества, Е. формулирует созвучную ему идею высокой самоценности "малодушия" - не как страха труса за собственную жизнь, но как благородных опасений за все на свете, как ипостась уникального духовного феномена российской ментальности 19-20 вв. - "деликатности". Признавая неукорененность последней в строю философско-нравственных оснований отечественной культуры ("...мне очень вредит моя деликатность, она исковеркала мне мою юность... Самоограничение, что ли? есть такая заповеданность стыда... Я знаю многие замыслы Бога, но для чего он вложил в меня столько целомудрия, я до сих пор так и не знаю"), Е. трактует деликатность не как итог воздействия на человека авторитетов, высокой морали, семьи, воспитания, общественных норм, - она проступает у Е. из "потусторонности", "вневременной и вненазидательной". Деликатность в понимании Е. - это готовность к сопереживанию, к преодолению взаимонепонимания, к известной степени самоуничижения ради нравственной коммуникации с потенциально равными тебе людьми. (См. диалог с соседями по общежитию в Орехово-Зуево, воспроизводимый Е.: "С тех пор, как ты поселился, мы никто ни разу не видели, чтобы ты в туалет пошел. Ну, ладно, по большой нужде еще ладно! Но ведь ни разу даже по малой... даже по малой!"... Ну что ж, я встал и пошел. Не для того, чтобы облегчить себя. Для того, чтобы их облегчить. А когда вернулся, один из них мне сказал: "С такими позорными взглядами ты вечно будешь одиноким и несчастным".) Социальная адаптация в современном обществе, по мнению Е., изначально противопоставлена "деликатности" как нравственному камертону, люди оказываются асоциальными самим фактом осмысленности либо неосмысленности своего существования, социум чужд человеку, ибо он не прощает какого бы то ни было самоустранения последнего от провозглашенных первым целей: "...Мы с недавнего времени приступили к госпитализации даже тех, у кого - на поверхностный взгляд - нет в наличии ни единого симптома психического расстройства. Но ведь мы не должны забывать о способностях этих больных к непроизвольной или хорошо обдуманной диссимуляции. Эти люди, как правило, до конца своей жизни не совершают ни одного антисоциального поступка, ни одного преступного деяния, ни даже малейшего намека на нервную неуравновешенность. Но вот именно этим-то они и опасны и должны подлежать лечению. Хотя бы по причине их внутренней несклонности к социальной адаптации...". Е. сумел ярко продемонстрировать механизмы отторжения народной культурой страны идеологем, внедряемых официальной властью (см. иронический парафраз шаблонов советской пропаганды конца 1960-х, уделявшей особое внимание критике деятельности лидеров государства Израиль того времени Моше Даяна и Аббы Эбана (Эвена): "...отбросив стыд и дальние заботы, мы жили исключительно духовной жизнью. Я расширял им кругозор по мере сил, и им очень нравилось, когда я им его расширял: особенно во всем, что касается Израиля и арабов. Тут они были в совершенном восторге от Израиля, в восторге от арабов, и от Голанских высот в особенности. А Абба Эбан и Моше Даян с языка у них не сходили. Приходят они утром с блядок, например, и один у другого спрашивает: "Ну как? Нинка из 13-й комнаты даян эбан?" А тот отвечает с самодовольною усмешкою: "Куда же она, падла, денется? Конечно, даян!". Наряду с этими словоформно-творящими экспериментами Е. нередко явно или неявно полемизировал с уже канонизированными фигурами сопоставления характеров различных этносов и наций в контексте сравнения особенностей национальных языков: "... я... создал новое эссе, тоже посвященное любви. На этот раз оно все, от начала до конца, было написано по-французски, русским был только заголовок: "Стервозность как высшая и последняя стадия блядовитости". И отослал в "Ревю де Пари"... - И Вам опять вернули? - спросил черноусый, в знак участия рассказчику и как бы сквозь сон... - Разумеется, вернули. Язык мой признали блестящим, а основную идею - ложной. К русским условиям, - сказали, - возможно это и применимо, но к французским - нет; стервозность, сказали, у нас еще не высшая ступень и уж далеко не последняя; у вас, у русских, ваша блядовитость, достигнув предела стервозности, будет насильственно упразднена и заменена онанизмом по обязательной программе; у нас же, у французов, хотя и не исключено в будущем органическое врастание некоторых элементов русского онанизма, с программой более произвольной, в нашу отечественную содомию, в которую через кровосмесительство - трансформируется наша стервозность, но врастание это будет протекать в русле нашей традиционной блядовитости и совершенно перманентно!.." (Ср. у Э.-М.Ремарка о неспособности не русских ощущать различие между "блядью" и "стервой".) Е., уникально ощущая состояние вселенской затерянности человека в социальном мире 20 в., акцентированно не проводил водораздела между жизнью и смертью личности в направленно унифицируемом мире, полагая их двумя сторонами одной медали: "Я вышел из дому, прихватив с собой три пистолета, один пистолет я сунул за пазуху, второй - тоже за пазуху, третий - не помню куда. И, выходя в переулок, сказал: "разве это жизнь? Это колыхание струй и душевредительство". Божья заповедь "не убий", надо думать, распространяется и на самого себя ("Не убий себя, как бы не было скверно"), но сегодняшняя скверна и сегодняшний день вне заповедей. "Ибо лучше умереть мне, нежели жить, - сказал пророк Иона. - По-моему, тоже так...". Е. задавал людям крайние, предельные вопросы о смысле бытия. Предощущение Е. неизбежной конечности эпохи тоталитаризма в СССР и ретрансляция им этой идеи в высокохудожественной и эмоционально-окрашенной форме выступили значимым фактором раскрепощения духа советской интеллигенции 1970-1980-х. Язык произведений Е., изоморфный молчанию "вечности", - это слово надежды, это слово обретения, это озвучание метафизических оснований русской души: "И если я когда-нибудь умру - а я очень скоро умру, я знаю, - умру, так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и изнутри постигнув, но не приняв, - умру, и Он меня спросит: "Хорошо ли было тебе там? Плохо ли тебе было?" - я буду молчать, опущу глаза и буду молчать, и эта немота знакома всем, кто знает исход многодневного и тяжелого похмелья. Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? и затмение души тоже? Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой - меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Одного уже вытошнило, и ему хорошо, а другого только еще начинает тошнить. А я - что я? я много вкусил, а никакого действия, я даже ни разу как следует не рассмеялся, и меня не стошнило ни разу. Я, вкусивший в этом мире столько, что теряю счет и последовательность, - я трезвее всех в этом мире; на меня просто туго действует... "Почему же ты молчишь?" - спросит меня Господь, весь в синих молниях. Ну что я ему отвечу? Так и буду: молчать, молчать...". Произведение Е. "Москва - Петушки" являет собой прецедент культурного механизма создания типичного для постмодерна ризоморфного гипертекста: созданный для имманентного восприятия внутри узкого круга "посвященных", он становится (в силу глубинной укоренности используемой символики в культурной традиции и узнаваемости в широких интеллектуальных кругах личностного ряда ассоциаций) феноменом универсального культурного значения.
Ерузалем Вильгельм	ЕРУЗАЛЕМ (Jerusalem) Вильгельм (род. 11 окт. 1854, Дренич, близ Хрудима, Богемия – ум. 15 июля 1923, Вена) – нем. педагог и философ; профессор гимназии с 1885, находился под влиянием Спенсера и Маха; представитель генетического, биологического и социологического воззрения на духовную и душевную жизнь. Полагал, что познание как выражение инстинкта самосохранения обусловлено биологически, всеобщие понятия происходят из "типического представления», «понятия биологически важных признаков объекта или класса объектов». Осн. произв.: «Lehrbuch der empirischen Psychologie», 1888; «Einleitung in die Soziologie», 1926.
Ершов Матвей Николаевич	ЕРШОВ Матвей Николаевич — философ, историк философии, педагог. В разное время читал курс философии в Казанской духовной академии, Казанском и Дальневосточном ун-тах. Во 2-й пол. 20-х гг. работал на юридическом ф-те Высшей рус. школы в Харбине. В одной из первых своих ст. ("К характеристике суждений о русской философии", опубл. в журн. "Православный собеседник". Казань, 1915) Е. изложил воззрения фр. исследователя Н. Селибера на сущность рус. философии. По мнению Е., философию от науки в значительной степени отличает обусловленность ее построений "национальным складом", зависимость их от национальных особенностей философов — творцов этих построений ("Введение в философию", 1921). Влияние национального начала на склад мысли для Е. не подлежит сомнению, поскольку своеобразие любой мысли обусловлено своеобразием языка. Названия "греческая философия", "римская философия", "германская философия", "русская философия" и т. п. для Е. не чисто "географические названия". Сами их философские построения глубоко отличны друг от друга по своей архитектонике. И это отличие обусловлено именно национальным элементом как своего рода конституирующим признаком каждой философской системы. Значительным достижением в области философии в России для Е. является тот факт, что имеются "русские учителя" и "русская философская литература", в отношении к-рой ставится вопрос о ее оригинальности ("Пути развития философии в России", 1922). Е. был уверен, что те потрясения, к-рые рус. народ испытал с 1914 по 1921 г., не пройдут бесследно для его истории. Пережитое народом найдет отражение в национальном творчестве, составит предмет "национальной рефлексии" — философии. Политическое и духовное строительство России указанного периода увенчается, по мнению Е., "строительством философским", в к-ром рус. нация выявит свой духовный лик во всей его индивидуальной целостности и полноте. Соч.: Проблемы богопознания в философии Мальбранша. Казань, 1914; Антиинтеллектуалистическое движение в современной философии // Учен. зап. Историко-филологического ф-та во Владивостоке. Владивосток, 1919. Т. 1; Идеология и технология в духовной жизни современной эпохи. Владивосток, 1921; Факторы культурного развития личности: Социально-исторический очерк. Владивосток, 1921. Т. 2, полутом 1; Пути развития философии в России. Владивосток, 1922; Ценность юридического образования в наше время. Харбин, 1927. Лит.: Власенко К. И. История русской философии в интерпретации М. Н. Ершова // Вестник МГУ. Сер. 7. Философия. 1992. № 5.
Ёнэдзи (Йошита) Масуда	Ёнэдзи (Йошита) Масуда (яп. 增田米二, 1905—1995) — японский социолог и футуролог, один из авторов концепции информационного общества. Преимущества и специфика информации, считает Масуда, в том, что она не исчезает при потреблении, не передается полностью при обмене (оставаясь в информационной системе и у пользователя), является «неделимой», то есть имеет смысл только при достаточно полном наборе сведений, что качество ее повышается с добавлением новой информации. Информация — это, во-первых, знание относительно нового типа, пригодное для дальнейшего использования, а во-вторых, знание, производство, хранение и применение которого действительно становится все более важной для общества деятельностью, порождает соответствующие ему технико-организационные структуры. Основные принципы композиции грядущего общества, представленной в его книге «Информационное общество как постиндустриальное общество» следующие: «основой нового общества будет являться компьютерная технология, с ее фундаментальной функцией замещать либо усиливать умственный труд человека; информационная революция будет быстро превращаться в новую производительную силу и сделает возможным массовое производство когнитивной, систематизированной информации, технологии и знания; потенциальным рынком станет «граница познанного», возрастет возможность решения проблем и развитие сотрудничества; ведущей отраслью экономики станет интеллектуальное производство, продукция которого будет аккумулироваться, а аккумулированная информация станет распространяться через синергетическое производство и долевое использование»; в новом информационном обществе основным субъектом социальной активности станет «свободное сообщество», а политической системой будет являться «демократия участия»; основной целью в новом обществе будет реализация «ценности времени». Масуда предлагает новую, целостную и привлекательную своей гуманностью утопию 21 в., им самим названную «Компьютопией», которая заключает в себе следующие параметры: (1) преследование и реализация ценностей времени; (2) свобода решения и равенство возможностей; (3) расцвет различных свободных сообществ; (4) синергетическая взаимосвязь в обществе; (5) функциональные объединения, свободные от сверхуправляющей власти. Согласно концепции Масуды компьютеризация Японии проходит различные стадии. На первой из них (1945 - 1970 г.г.) компьютеры использовались преимущественно для решения научных задач. Целью этого использования был национальный престиж, масштаб - страна в целом, используемые знания - естественные науки. На второй стадии реализации программы (1955 - 1980 г.г.) решались в основном задачи управления. Цель - рост экономики, масштаб - предприятие, используемые знания - науки об организации и управлении. На третьей стадии (1970 - 1990) г.г.) решаются социальные проблемы. Цель - рост экономики, масштаб - население, используемые знания - социальные науки. На четвертой стадии (1980 - 2000 г.г.) решаются проблемы личности. Цель - удовлетворение творческих потребностей и создание условий для самореализации личности, масштаб - отдельная личность, используемые знания - науки о поведении. Основные произведения: «План для информационного общества — национальная цель к 2000» (1972), «Информационное общество как постиндустриальное общество» (1980).

---

email: KarimovI@rambler.ru

Адрес: Россия, 450071, г.Уфа, почтовый ящик 21